Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю. (Матф.5:5)
Братия и сестры, кто может и хочет помолиться о воинах Новороссии.
Эта молитва читалась в храмах во время Великой Отечественной Войны 1941-1945 годов:
Господи Боже сил, Боже спасения нашего, Боже, творяй чудеса един. Призри в милости и щедротах на смиренныя рабы Твоя и человеколюбно услыши и помилуй нас: се бо врази наши собрашася на ны, во еже погубити нас и разорити святыни наша. Помози нам, Боже Спасителю наш, и избави нас, славы ради имене Твоего, и да приложатся к нам словеса, реченная Моисеем к людем Израильским: дерзайте, стойте и узрите спасение от Господа, Господь бо поборет по нас. Ей, Господи Боже, Спасителю наш, крепосте, и упование, и заступление наше, не помяни беззаконий и неправд людей Твоих и не отвратися от нас гневом Своим, но в милости и щедротах Твоих посети смиренныя рабы Твоя, ко Твоему благоутробию припадающия: возстани в помощь нашу и подаждь воинству нашему о имене Твоем победити; а имже судил еси положити на брани души своя, тем прости согрешения их, и в день праведнаго воздаяния Твоего воздай венцы нетления. Ты бо еси заступление, и победа, и спасение уповающим на Тя и Тебе славу возсылаем, Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
Далее текст взят у summer56
О нашей молитве по соглашению.
Монахи Святой Горы.
Во имя Отца и Сына и Святаго Духа.
Возлюбленные братия и сестры во Христе Иисусе, молившиеся вместе нами весь этот год "по соглашению" за воинов Новороссии и за весь страждущий и гонимый русский народ, - мир вам и Божие благословение со Святой Горы Афонской.
Друзья, как мы с вами видим, ситуация в настоящий момент сложилась двойственная, неопределенная, "подвисшая". Слава Богу и святым его, безжалостный враг наш был остановлен и отчасти отброшен от русских городов Донбасса: Луганска, Донецка, Снежного, Дебальцево, Новоазовска... от больших и малых сел и казачьих станиц. Посланные киевскими милитаристами войска и наемники не смогли "навалом" одолеть нас, стереть в порошок, выжечь каленым железом, как бы им этого ни хотелось, и это несомненно - наша большая общая Победа, значение которой невозможно умалить.
К сожалению, эта Победа далась большой кровью. Свыше десяти тысяч защитников Донбасса и мирных жителей заплатили самую дорогую цену за право жить на своей земле, обильно политой кровью и потом их отцов и дедов. В жестоких боях погибли, часто геройски, самые лучшие из нас, самые отзывчивые, самые добрые люди. А сколько раненых, сколько искалеченных! Сколько людей лишилось родного жилища и любимой работы, сколько "пропало без вести" - стали жертвами военных преступников, карателей, насильников и мародеров! Скольких настигла преждевременная смерть от горя, болезней, недоедания! К сожалению, больше всего пострадали самые слабые, самые беззащитные из нас: старики-пенсионеры, дети, молодые девушки, инвалиды и просто больные люди, сироты, бездомные...
Возлюбленные, некоторые люди, не прочувствовавшие всей остроты ситуации, упрекали нас в том, что мы "благословляем братоубийственную войну". Нет, - отвечаем мы им. - Но войну оборонительную, войну русского народа за свое святое право жить так, как он жил веками на своей, русской, земле в своих, русских, городах и станицах, за право говорить на своем, русском, языке, исповедовать свою, "русскую", веру, изучать свою, русскую, историю, читать русских поэтов и писателей, чтить русских воинов-победителей. Мы полагаем, что достоин всякого благословения русский, как и любой другой, народ, отстаивающий свою собственную идентичность, свою само-бытность, свой "цивилизационный код", перед лицом иноземных захватчиков-интервентов (а речь сегодня идет об интервенции уже не только ментальной, но и физической). Сами бойцы говорят так: "Террористы и сепаратисты объявили нас террористами и сепаратистами. Нас мучают и убивают, лишь за то, что мы думаем иначе. Пусть они прекратят убивать нас, бомбить наши дома и угрожать нашим семьям, чтобы мы могли вернуться к мирной жизни".
Возлюбленные, мы вместе с вами молились, вместе следили за развитием событий. К сожалению, первые успехи наших воинов в отражении вражеского натиска развить не удалось. К нашей великой боли, контрнаступление было остановлено сильными мiра сего; лидерам народного восстания были навязаны невыгодные договоренности. Далее мы с вами были свидетелями целого ряда подлых предательств в нашем тылу: убийств, арестов, отстранения от командования главных действующих лиц донецкого ополчения - всех тех, кто не побоялся встать в первые ряды народного сопротивления преступному нацистскому режиму. К сожалению, сегодня нет в числе командующих И. Стрелкова, И. Безлера, В. Болотова, С. Петровского... были подло убиты из засады А. Беднов, В. Пинежанин, Е. Ищенко... Вечная память во Христе им и всем павшим воинам!
Увы, в настоящее время положение вещей только ухудшается. Ополчение по всей линии фронта подвергается постоянным артобстрелам без права на адекватный ответ. В некоторых частях падает боевой дух и дисциплина, происходит моральное разложение. Кроме того, по-прежнему продолжают страдать мирные жители. Виной этому не только безнаказанно проводимый карательными войсками артиллерийский терроризм (!), но и экономическая блокада Донбасса. Введенная преступным русофобским режимом, эта блокада во многом поддерживается и с другой стороны - вроде бы дружественной русскому народу Российской Федерации, - что не может не вызывать по меньшей мере недоумение...
Сегодня русские люди в русских же городах: Мариуполе, Одессе, Николаеве, Запорожье, Днепропетровске, Харькове и многих других - подвергаются репрессиям, в том числе тюремному заключению, избиениям и пыткам за инакомыслие, за любую попытку отстоять или даже просто как-то выразить свою русскость! Насильственная "украинизация" касается всех возрастов - от взрослых до самых маленьких. После распада нашей большой Родины прошло лишь двадцать с небольшим лет. Но за столь короткий срок мы с вами стали невольными свидетелями небывалого психологического и физического давления, которому подверглись русские люди, еще в начале девяностых годов прошлого века проживавшие на территории УССР, и вдруг оказавшиеся подданными "Незалежной Украины". Правительство этого новорожденного государства решило сделать ставку на национализм самого крайнего русофобского толка, идейная база которого разрабатывалась в специальных "украинских" центрах в Австро-Венгрии, США и Германии на протяжении всего XX века. И как мы увидели, для многих граждан этого нового образования платой за относительно комфортную жизнь и рост по служебной "лестнице" стал отказ от русской идентичности и переоблачение в "украинца" (так же и в других бывших советских окраинах откуда ни возьмись появились принципиально не-русские "прибалты", "белорусы" и т. д.), а закончилось все это - как, очевидно, и планировалось "социальными инженерами" - нынешней трагедией, братоубийственной войной и разрухой.
Оговоримся, что, допуская наименование "украинцы" для жителей исторической Малороссии - бывших окраинных земель Российской Империи (но не для жителей Слобожанщины или Донбасса), мы никак не можем согласиться с "украинством" как ложной идентичностью, искусно созданной западными политтехнологами "конфигурацией" из либеральных идеологем и псевдоисторических фантазий (где за основу были взяты домыслы Грушевского), - созданной с одной-единственной целью: выделения из части малороссов и великороссов, а также галичан, некой новой "политической нации", совершенно чуждой и даже враждебной русскому народу, русскому духу, русской идентичности, русской вере. Тем более, мы не можем примириться с идеями украинского фашизма (основным идеологом которого явился небезызвестный Донцов). Мы с прискорбием наблюдаем, как в лоне самой Русской Церкви на Украине (УПЦ МП) набирают силу центробежные тенденции и как некоторые "украинствуюшие" пастыри призывают и здесь к отделению и "самостийности" (по-своему они правы, ведь "украинство" никак не сочетается с Православием, и самые первые сознательные "украинцы", преклоняясь перед Ватиканом и папой, решительно отвергали православную "русскую" веру, называя ее "москальской"). Эти "ревнители" совершенно не помнят или не хотят помнить о том, как из православного сербского народа аналогичным образом - при непосредственном участии Ватикана - были выделены "хорваты", и о том, что за этим последовало: кровопролитных междоусобицах, продолжавшихся из века в век, вплоть до наших дней! Естественно, представители униатской "церкви" и последователи секты Денисенко в своем "украинстве" заходят еще дальше, и некоторые их заявления носят уже откровенно фашистский характер... Итак, мы видим, как безбожный еретический Запад в который раз, преступая наши границы, ругается над нашими святынями. А наши главные святыни - это не столько храмы и памятники, сколько людские души, за которые идет невидимая брань с силами тьмы.
Возлюбленные, на фоне разыгравшейся трагедии нас глубоко опечаливает позорное бездействие тех, кто, по идее, должен был бы оберегать и защищать русских людей, всех и каждого в отдельности, где бы они не находились. Назовем вещи своими именами: правительство РФ совершило предательство интересов нашего народа, пойдя на ряд преступных компромиссов с захватившими с помощью незаконных вооруженных формирований власть "майдановцами". После некоторых колебаний оно объявило вчерашних воров и рэкетиров, а сегодняшних убийц, мародеров, мучителей русских людей и хулителей России - своими "партнерами", а созданный ими карательный экспедиционный корпус - нейтрально, "силовиками". Причины этого предательства, увы, ни для кого не являются тайной: экономические интересы РФ и ее крупнейших корпораций были поставлены выше всех остальных интересов... Мы видим, что обещания помощи и защиты нашим соотечественникам, находящимся по ту сторону проведенных чьей-то безжалостной рукой границ, оказались лишь обещаниями: проект, предполагавший создание русской государственности на землях Западной Руси, был "заморожен", а миллионы русских на территории абсолютно враждебного им государства "Украины", по сути, - оставлены "на съедение" местным манкуртам-националистам, иванам, не помнящим родства, но кипящим звериной ненавистью ко всему "русскому"..
Мы видим теперь, что это преступное и позорное соглашательство, однако же, не достигло цели (что, впрочем, было известно заранее). Подавление всякого инакомыслия, включая запугивание, многочисленные аресты и настоящие зверства по отношению к мирному русскому населению, продолжаются, агрессия "украинства" ничуть не ослабевает. Украинский милитаризм только набирает обороты, неофашистское государство собирается с силами, закупает новую военную технику, привлекает новых ландскнехтов... Возлюбленные, необъявленная война идет полным ходом, и нам с вами ни в коем случае нельзя расслабляться: так или иначе, она касается или коснется каждого из нас. Особенно собранными, отмобилизованными следует быть жителям Донбасса - русской Украины: слишком многому научил всех нас печальный пример уничтожения Украины сербской, по сути, тем же самым стародавним и непримиримым нашим противником. Так же, как среди хорватов, с неописуемой жестокостью "зачистивших" сербское население "Краины", основную ударную силу составили прямые потомки и духовные наследники фашистов-усташей, так и сегодня уже против русских украинцев воюют прямые потомки и наследники духовных братьев усташей, "бандеровцев" (УПА). Тех самых "украинских патриотов", устроивших в 1943 году жесточайший геноцид польского населения Украины, жертвами которого стали более ста тысяч мирных жителей (в том числе не менее 75 православных священников-"москвофилов"), печально известную "волынскую резню".
Друзья, разве можем мы в таких условиях оставить нашу молитву? Ответ может быть только одним: Нет - напротив, ее необходимо усугубить. В нашей коленопреклоненной молитве нуждаются все русские воины, на передней линии фронта и в тылу: танкисты и артиллеристы, разведчики и корректировщики огня, зенитчики, саперы и связисты, врачи и медсестры, водители транспорта...
В нашей горячей молитве нуждается весь страждущий русский народ Западной Руси: все сущие в болезни и печалях, бедах и скорбях, обстояниях и пленениях, темницах и заточениях, и особенно - гонимые безбожниками и еретиками за исповедание "русской" православной Веры, за свою русскость. Все обездоленные русские люди, стонущие под гнетом безбожного оккупационного правительства. Да избавит их Господь от сомнительных благ "украинства" и из лап украинских "цивилизаторов"!
Наконец, в слезной молитве нуждается весь наш народ, "самый большой разделенный народ в мире", сегодня находящийся - без всякого преувеличения - на грани жизни и смерти. Возлюбленные, еще никогда русскому народу столь не грозила опасность рассредоточения и исчезновения из мировой истории. С болью в сердце мы наблюдаем, как наш народ буквально вымирает, как в количественном, так и в качественном отношении. С каждым годом ухудшается "демографическая" ситуация (некоторое выравнивание статистических показателей происходит в основном за счет малых народностей и наплыва мигрантов), наши потери с начала 90-х уже превысили 10 миллионов человек! Многие, оказавшись подданными новообразованных государств, где тон задают инородцы ("прибалтийцы", "казахи" и прочие "украинцы"), вынужденно или добровольно ассимилируются с этими новыми политическими нациями, перестают осознавать себя русскими, утрачивают нашу православную веру. Другие - становятся "общечеловеками", простыми "потребителями" в условиях глобализированного Мiра: для таких слово "Родина", "родители", "самопожертвование" - лишь пустой звук (о Боге и не вспоминают!). Третьи - вовсе теряют человеческий облик. Быть русским сегодня не на словах, а на деле и в духе - настоящее исповедничество. Господь наш Иисус Христос да укрепит всех нас в вере православной, да прибавит мужества и бодрости духовной!
Не забудем помянуть в молитве нашей и власть имущих - да вразумит их Господь, а также врагов наших, да умягчатся сердца и да откроются глаза их. Не забудем и о том, что наша вера и наша молитва без соответствующих дел мертвы: будем помогать друг другу, особенно нуждающимся в материальной помощи жителям разоренных войной окраин.
В молитве призываем нашу общую Заступницу, Богородицу и Приснодеву Марию, а также всех святых, в земле Российской и горе Афонской просиявших: святителей, мучеников, преподобных, юродивых, праведников и исповедников, блаженных князей и воинов, жизней своих не пожалевших положить за други своя, - включая тех святых подвижников, кто остался неизвестен людям, но известен Богу и Спасу душ наших. Верим, что с Божьей помощью повисшая над нами ночь, повергающая многих добрых и порядочных людей в уныние, малодушие и даже отчаяние, пройдет, мгла и морок, пришедшие с Запада и затмившие наше небо, рассеются. И на горизонте забрезжит заря Новой и Великой России. Где все русские люди смогут жить в мире и благоденствии, во всяком благочестии и чистоте. Аминь. Писано на Святой Горе в День Вознесения Господня 7 (20) мая 2015 года.
P.S. от summer56: О том, как можно присоединиться к молитве по соглашению, читайте здесь:
воина Игоря с дружиною ( Игорь Иванович Стрелков): воина Арсения с дружиною ( Моторола и его боевые товарищи); воина Елены; воина Виталия; воина Сергия с дружиною (Плохой Солдат и его подразделение); воина Михаила с дружиною; воина Евгения с дружиною (Прапор и его подразделение) Евгению очень нужна помощь. Он тяжело ранен; воина Павла с дружиною; воина Юрия ( Георгий); воина Сергия ( Здрилюк Сергей Анатольевич); воина Алексия с дружиною ( Алексей Мозговой и его батальон); воина Игоря с дружиною ( Игорь Безлер и его бойцы); воина Валерия с дружиною ( Валерий Болотов ) воина Сергия; воина Николая; воина Артемия с дружиной ( Луганск, Артем Сергеевич Галушкин); воина Геннадия ( подразделение Моторолы, делает репортажи);
Дата: Воскресенье, 15.07.2012, 09:55 | Сообщение № 1
Вера Ивановна никогда не мечтала о большой семье. С детства она любила тишину и покой, сторонилась шумных компаний, обществу сверстников предпочитала книги и больше всего на свете любила каникулы. В эти дни, а летом недели и месяцы, не надо было тратить время на уроки, поэтому с самого раннего утра маленькая Верочка завтракала, «забывая» съесть заботливо приготовленный мамой суп, делала себе пару – тройку бутербродов, брала книжку и по старой, скрипучей лестнице забиралась на чердак. Здесь было прохладно, тенистые липы заботливо прикрывали старую шиферную крышу от солнца, немного пыльно и тихо. И самое главное – никто не мог здесь найти Верочку. Даже мама не знала про её тайное убежище, думала, девочка просто гуляет. А Верочка садилась на старое, давно продавленное кресло и погружалась в волшебный мир книги. Прихваченные с собой бутерброды как то сами - собой съедались, но девочка не замечала голода. Гораздо больше она расстраивалась, когда заканчивалась книга. К двенадцати годам Верочка прочитала все книги не только дома, но и в детской библиотеке и перешла во взрослую. Она читала всё, и приключения и любовные романы, и фантастику и стихи, и детективы и старую, проверенную временем классику. Старенькая библиотекарша Василиса Георгиевна за голову хваталась от такого «беспорядочного» на её взгляд чтения, говорила, что девочке пора определится с предпочтениями, но Верочка не хотела определяться. Какие-то книги нравились ей больше, какие-то меньше, какие-то совсем не нравились. Но зависело это не от жанра, скорее от мастерства автора. Естественно, что при такой любви к чтению Верочка решила учиться на библиотекаря. Надо сказать, что незадолго до окончания Верочкой восьмого класса мама родила ещё одну девочку. Сестричка Тамара Верочке почти сразу не понравилась. Сначала она была лысая, морщинистая и до ужаса безобразная, но мама, позабыв про старшую Верочку, сюсюкалась и нянчилась с ней столько, что нелюдимка Верочка впервые почувствовала ревность. К тому же девочка оказалась крикливая, маме приходилось постоянно носить её на руках и на Верочку свалилась стирка пелёнок и готовка обедов и ужинов. Иногда Верочка была так загружена, что не успевала даже сделать уроки, не говоря уж о том, чтобы почитать. А мама, не понимая, что Верочка не успевает приготовить уроки из-за своей загруженности, а вовсе не из за лени, сердилась и называла её лентяйкой. Верочка пыталась спорить – но спорить с мамой было бесполезно, и Верочка совсем замкнулась. Она молча выполняла свои, так внезапно появившиеся и тяготившие её обязанности а поздно вечером, сделав, наконец, уроки валилась спать. Василиса Георгиевна, давно уже не видевшая девочку, забеспокоилась и пришла повидать Верочку. Но мама, измученная постоянным недосыпанием, встретила её неприветливо, и Василисе Георгиевне пришлось уйти. Как Верочке удалось сдать экзамены за восьмой класс – девочка и сама не понимала. Как только аттестат с оценками был получен, Верочка вытащила из тайника на чердаке свою копилку, стащила из маминого шкафа документы и никому ничего не говоря, уехала в город. Поступать на библиотекаря. Маме она оставила записку о том, что она теперь уже совсем взрослая и хочет учиться, а не водится с сопливой сестрой, поэтому просит её не искать и сама писать не будет. Сказать, что Верочке пришлось трудно – это ничего не сказать. Поступила она прекрасно, место в общежитии получила и даже кое какую стипендию получала, но денег этих не хватало катастрофически. Первые три года Верочка с голоду только что не падала, но гордость и страх перед возвращением домой не давали ей смириться и написать письмо матери. Потом она привыкла и даже устроилась работать дворником в доме неподалёку от общежития. За это ей дали небольшую комнатку и осчастливленная Верочка переехала из общей комнаты в свою почти что квартиру. Впервые за долгое время она чувствовала себя почти счастливой. Она жила одна, получала не только стипендию, но и зарплату, пусть небольшую, но этих денег хватало на скромную еду и даже кое какую одежду. А то, что за эти деньги приходилось немало потрудиться, Верочку не пугало. К труду она давно привыкла и даже находила в нём удовлетворение. Маме за всё это время она так и не написала. По окончании училища Верочку распределили в небольшой рабочий посёлок заведовать сельской библиотекой. Библиотека была небольшая, состоящая всего из трёх небольших комнаток. В одной хранились книги для взрослых, во второй – для детей, а в третьей – самой маленькой, была комната Веры Ивановны. Как только Вера Ивановна приступила к своим обязанностям, в библиотеку зачастили рабочие. Они были шумные, как подростки, в засаленных телогрейках, и Вера Ивановна их поначалу очень боялась. Тем более они то и дело отпускали её разные комплименты и постоянно шутили и громко смеялись. Шум Вера Ивановна не любила, комплиментам не верила и постепенно библиотека почти опустела и у Верочки началась райская жизнь посреди милых её сердцу книг. Она привела в порядок библиотеку, каталог, нарисовала и развесила по стенам разнообразные плакаты и стала обслуживать немногочисленных школьников, старичков и старушек, приходивших скорее пообщаться, чем за книгами и единственного взрослого, но не старого читателя, шофёра бензовоза Петра Щербакова. Это был высокий, очень красивый мужчина, всегда чисто одетый, выбритый и крайне вежливый. Он не отпускал Вере Ивановне сомнительных комплиментов, просто брал книги и уходил, а потом приходил их поменять. Постепенно он Вере Ивановне начал нравиться спустя какое-то время они начали друг с другом общаться и Вера Ивановна впервые в жизни кого-то полюбила. Нет, конечно, она любила маму, но с возрастом, тем более, после рождения Тамары, отдалилась и теперь о ней практически не вспоминала. А когда вспоминала, ничего кроме боли ей эти воспоминания не приносили. А Петра Верочка полюбила чисто и искренне, каждый его приход радовал девушку, волновал, заставлял краснеть, и бешено колотиться сердце. Петру тоже нравилась молодая, красивая и очень скромная библиотекарша. Молодые люди проводили всё больше и больше времени вместе. И Пётр всё чаще говорил Верочке, что неплохо бы им пожениться, а ей переехать к нему в комнату, когда одним, далеко не прекрасным утром Петра не отправили в соседний поселок, доставить полную машину бензина.
Узнав, что Петра нет, Верочка потеряла сознание и впервые в жизни на целую неделю угодила в больницу. Там она и узнала что беременна. Известие о беременности напугало Верочку больше чем смерть Петра. Заводить детей она вовсе не собиралась, хватило опыта с Тамарой. И уж тем более не собиралась растить ребёнка в одиночестве. Там же, в больнице, Вера Ивановна уговорила врачей сделать ей аборт. Никаких угрызений совести и жалости к ребёнку она не испытывала. Равно как и сомнений в правильности своего поступка. Была только тупая боль по ушедшему от неё Петру. Однако очутившись дома, в крохотной комнатушке ставшей ей родной библиотеки, на Верочку навалилась глухая, чёрная тоска. Несмотря на то, что комнатка была её, всё здесь напоминало Вере Ивановне о Пете. Морской бушлат, висевший в углу на вешалке, Петя забыл его, перед тем как уехать в свой последний рейс. Большая красная кружка, из которой он пил чай, подаренная ему Верочкой на день рождения. Старенький, давно уже продавленный диван, на котором они сидели по вечерам. С трудом Верочка дождалась закрытия библиотеки и, выпив на ночь снотворного, выданного в больнице заботливой медсестрой, пожалевшей Верочку, завалилась спать. Сначала ей приснился Петя. Он шёл в окружении сияющих облаков, укоризненно смотрел на Верочку, а на руках у него сидела маленькая девочка, удивительно похожая одновременно и на Петю и на Веру Ивановну. «Верочка,- грустно сказал Петя, прижимая к себе девочку,- зачем ты убила нашу дочь, единственное, что могло остаться на земле после меня?» Верочка слов не могла найти от изумления и испуга, а Петя повернул к ней девочку, малышка протянул к Вере Ивановне крохотные, сияющие ручки и тихо произнесла: «Мамочка…» Вера Ивановна проснулась от собственного крика и с тех пор угрызения совести не оставляли её ни на минуту. Верочка больше не могла оставаться в этом посёлке, не могла находиться в библиотеке. Она уволилась и уехала обратно, в тот город, где училась. На накопленные за время работы деньги сняла себе скромное жильё и устроилась работать в детскую библиотеку. Здесь народу было побольше, и работы намного больше, а Верочка, впервые за очень долгое время, стала тянуться к людям. Среди них она иногда забывала о своём поступке, который теперь, по прошествии времени, стал казаться ещё более ужасным. Вера Ивановна даже дала своей неродившейся дочке имя и стала иногда с ней разговаривать. Она даже хотела сходить в церковь, но потом испугалось так как не чувствовала что её можно простить. Во время работы она приглядывалась к детям, приходившим в библиотеку, и думала. «А моей Танечке было бы сейчас семь лет, уж, наверное, она бы в это время могла уже читать. Интересно, какие книги она бы любила?» Вера Ивановна стала даже заходить в детские магазины, разглядывать разные костюмчики и детские игрушки. А один раз даже осмелилась и купила удивительно нарядное платье и красивую куклу. Время шло, боль утраты не забылась, она стала другой, менее острой, но постоянной, никуда не исчезающей. Однажды Вера Ивановна шла на работу и увидела неподалёку от подземного перехода нищенку. Удивительно грязная, неопределённого возраста женщина, держала за руку крохотную, тоненькую как соломинка девчушку лет трёх. Увидев проходившую мимо молодую женщину, нищенка дёрнула малышку за руку, девочка вскинула на Веру Ивановну глаза, протянула руку и женщину как плетью хлестнуло. Глаза у девочки были точь в точь как у Пети, большие и синие как озёра. Вера Ивановна Торопливо достала кошелёк, вынула из него сторублёвую купюру и протянула её женщине. Женщина суетливо выхватила деньги и заторопилась прочь, а Вера Ивановна ещё долго стояла на дороге, глядя им вслед. После этого Вера Ивановна стала встречать эту женщину с ребёнком довольно часто. Иногда два – три раза в неделю и каждый раз Вера Ивановна давала им деньги. Ей хотелось думать, что нищенка их не пропьет, а потратит на еду для себя и ребёнка. Но девочка по прежнему выглядела худой и изможденной, а однажды Вера Ивановна, уже возвращаясь с работы, увидела нищенку валяющейся на снегу, пьяной, без сознания. Малышка сидела на коленях рядом с матерью и молча, но упорно теребила женщину за руку, пытаясь привести её в чувство. Не помня себя от гнева и отвращения, Вера Ивановна подхватила крохотное тельце девчушки на руки и заторопилась прочь. Подальше от этой женщины. Только принеся девочку домой, Вера Ивановна задумалась, а что же она с ней будет делать. Некоторое время она разглядывала малышку и её на удивление грязную и потрёпанную одежонку, потом решив для начала вымыть и накормить девочку, а потом уж думать – раздела и повздыхав над костлявой фигуркой, посадила в ванну с водой. Девчушка, скорее всего никогда не видевшая ванны, сначала захныкала, но потом расслабилась и позволила себя вымыть. Закутав малышку в огромное махровое полотенце, Вера Ивановна отнесла её на диван и принялась разглядывать её лохмотья. Ни найдя ничего более-менее приличного, Вера Ивановна затолкала тряпьё в мусорный пакет и вынесла в мусоропровод. А вернувшись, нашла девочку крепко спящей. Решив, что сон девочке не помешает, Вера Ивановна сварила малышке манной каши и открыла шифоньер, в поисках чего-нибудь, во что бы можно было одеть малышку. Но ничего подходящего у неё не было, а купленное Танечке платье было велико, поэтому Вера Ивановна решила обратиться к соседке, у которой малышей было трое или кажется даже четверо, и спросить у неё кое какой одежды для девочки. Соседка, услышав от Веры Ивановны, рассказ для чего ей понадобились вещи – поохала, повздыхала, пришла посмотреть на спящую малышку да и выдала Вере Ивановне старенькую но вполне приличную пижамку, халатик, две пары детских колгот и тёплые шерстяные носки. Вера Ивановна приодела проснувшуюся девочку, накормила её и впервые за долгое время почувствовала себя более или менее спокойно. Пока малышка возилась с куклой, после некоторого раздумья выданной ей Верой Ивановной, Верочка помыла посуду, немного ополоснулась сама, перекусила и попробовала поговорить с девочкой. Но на все её вопросы девочка отвечала ясным взглядом голубых как у Пети глаз и, ни разу не вымолвила, ни слова. Решив, что девочка, просто напросто не умеет разговаривать, Вера Ивановна решила пока оставить её в покое. Ночью, когда малышка уснула, Вере Ивановне не спалось. Она, то ужасалась своему поступку, и ей казалось, что её немедленно посадят в тюрьму за похищение ребёнка, то решала немедленно удочерить девочку, то тихо плакала – вспоминая убитую Танечку. Девочка тоже спала беспокойно, ворочалась, крутилась, подкашливала, а к утру у неё поднялась температура. Измученная Вера Ивановна, позвонила на работу и, сказав, что приболела, решила вызвать врача для девочки. Примерно к обеду пришла врач. Вера Ивановна провела её к девочке и, рассказав историю её появления у себя – попросила осмотреть малышку. Девочка, до этого спокойно игравшая куклой, насторожилась и заплакала, но увидев блестящий фонендоскоп, потянулась к нему ручками. Врач, осмотрев малышку, сказала, что у девочки ангина и застарелый бронхит и в таком состоянии её немедленно нужно отправлять в больницу. Тем более ребёнок не Веры Ивановны и наверняка непривитый, вон, даже оспинки от БЦЖ на ручке нет. А в больнице ребёнка обследуют, вылечат, а после выздоровления поместят в приют. Вера Ивановна перепугалась, мысль о том, что её придётся расстаться с малышкой, показалась ей невыносимой. Уговорив педиатра не делать этого, подождать хотя бы выздоровления девочки, выслушав все её наставления и советы, Вера Ивановна кинулась к телефону, заказывать лекарства для девочки. Когда улыбчивый курьер принёс лекарства, Вера Ивановна напоила ими малышку, покормила её и уложила спать. Во время всех этих дел Веру Ивановну не переставало удивлять поведение ребёнка. Девочка спокойно и можно даже сказать покорно пила горькие лекарства, тихо и довольно таки аккуратно, только очень неуверенно, ела, послушно шла спать и ни разу не произнесла, ни одного слова, ни разу не закапризничала, не улыбнулась. Перед сном Вера Ивановна попыталась с ней поиграть, но девочка смотрела на неё серьёзно и немного печально. Пришлось Вере Ивановне оставить эти попытки. Она погладила девочку по пушистым, слегка золотистым волосёнкам и, вздохнув, ушла на кухню. Через несколько минут заглянув в комнату, Вера Ивановна увидела, что девочка уже крепко спит. И в это время раздался звонок в дверь. Вера Ивановна вздрогнула и, гадая, кто бы это мог быть, направилась к двери. За дверью оказалась толстая и одышливая баба Нюра, соседка сверху. В руках у бабы Нюры была толстая книга, аккуратно завёрнутая в газету. Немало подивившись её приходу, Вера Ивановна всё-таки впустила соседку в квартиру и даже проводила её на кухню. - Чаю мне не наливай, не чаи пришла к тебе распивать,- строго сказала она Вере Ивановне, увидев, что женщина взялась за чайник,- Марина – врачиха наша, сказала мне, что ты ребёночка в дом привела. Девочку. Бродяжку. Что делать с ней думаешь? - Ну, удочерить, наверное, попытаюсь,- растерянно произнесла Вера Ивановна, гадая, зачем бабе Нюре это нужно знать. - Не дадут,- по-прежнему строго сказала баба Нюра, - не положено. Квартиры у тебя нет, прописки тоже, ты по сути сама бомжиха, прости меня Господи,- тут баба Нюра так же строго перекрестилась, - отберут девчонку и в приют отправят. Это я тебе точно скажу, я раньше адвокатом работала. Пока здоровье позволяло. - И что же мне делать,- испуганно спросила у бабы Нюры Вера Ивановна, - не хочу я её отдавать, и уж в приют особенно… - Помогу я тебе,- баба Нюра покрепче утвердилась на стуле и старенький стул под ней заскрипел – зашатался,- не за так конечно. Ты мне – я тебе. - Да, да, конечно,- торопливо закивала головой Вера Ивановна,- только денег у меня не очень много… - Деньги твои мне не нужны,- перебила Веру Ивановну баба Нюра,- у меня то их небось поболе будет, на похороны хватит. - Но тогда что вам нужно,- ещё больше растерялась Вера Ивановна,- у меня больше ничего нет. - Ты ведь ребёнка не зря домой привела,- пристально глядя на Веру Ивановну, сказала баба Нюра,- грех за тобой есть, вот ты и пытаешься его покрыть, душу успокоить. Небось, по молодости то аборт сделала, дитя погубила, а теперь родить не можешь и совестью мучаешься? У Веры Ивановны даже руки задрожали от слов Веры Ивановны. - Как вы узнали про аборт?- Только и смогла выговорить она. - И-иии, милая моя,- протянула баба Нюра,- поживи с моё, да поработай где я, небось, и ты разбираться в людях научишься. Я это к тому, что вина твоя – тебе и с ней жить, а помочь удочерить девочку я тебе помогу. - Но как,- прошептала Вера Ивановна, - раз у меня прописки с квартирой нет. Милицию ведь не обманешь. - Да и не надо обманывать, я тебе не о том толкую,- баба Нюра положила на стол книгу и опёрлась руками о колени,- у меня квартира четырёхкомнатная, прописана в ней я да внучок мои Антошка, боле у меня никаких родственников нет. Я тебя в квартире пропишу и тебе же её завещаю, и даже адвоката посоветую который поможет тебе девчонку у себя оставить, а ты мне за это поклянешься на Библии,- тут баба Нюра положила руку на завёрнутую в газету книгу,- что Антошеньку моего после смерти не бросишь, в детдом не отдашь и будешь его вместе со свое девочкой воспитывать и заботится. Вера Ивановна даже не знала, что сказать на такие слова. - Рак у меня, - спокойно сказала Вере Ивановне баба Нюра, пристально глядя на женщину,- рак и астма. Долго не протяну. Месяца может, два-три ещё поживу, и всё. А мальчишке куда? В детдом? Он за свою жизнь итак настрадался. Родители у него по горам лазить любили, постоянно туда катались. Как-то раз поехали – да под лавину попали. А рёбёнок сиротой остался. И я не вечная. Вот Марина мне сегодня про тебя рассказала, а я и подумала, коли ты о чужой, да по всему видно, глухонемой девчонке печёшься, то моего Антошку тоже в беде не оставишь. Или я не права? Вера Ивановна не знала, что ответить, но баба Нюра словно и не ждала ответа. Она поднялась, прижала к груди книгу и тяжело, но величаво направилась к двери. - Надумаешь соглашаться – приходи,- сказала она, когда Вера Ивановна уже закрывала за ней дверь. Ещё одну ночь Вера Ивановна не спала, а утром, убедившись, что у малышки спала температура, побежала к бабе Шуре. Старуха не обманула. Она действительно прописала Веру Ивановну и нашла адвоката, который помог Вере Ивановне удочерить девочку. Сразу после этого Вера Ивановна направила малышку, которую она назвала Юленькой, на обследование. Специалисты выяснили, что девочка вовсе не глухонемая, как думала педиатр и сама Вера Ивановна. Малышка просто не умела разговаривать, пьяная мать не уделяла девочки абсолютно никакого внимания. Да и саму мать, после того случая не нашли. После того как девочка стала жить у Веры Ивановны – женщину никто в городе не видел. А через месяц после удочерения умерла баба Шура, оставив завещание, где оставляла Вере Ивановне квартиру, большую дачу за городом и большую сумму денег, а за это просила её позаботиться об Антоне. Вера Ивановна тоже не нарушила своего слова. Она усыновила и мальчика, адвокат бабы Шуры помог ей и в этом, и жизнь потекла уже по другой колее. У Веры Ивановны не было ни минутки свободного времени. Юлю и Антона она устроила в детский сад. Антошку в обычный а Юлечку - в специализированный и по вечерам уже не прогуливалась неторопливо по улицам а быстро бежала за ребятишками, потом готовила им ужин, занималась с Юлечкой, читала малышам сказки, играла с ними, укладывала спать, убирала погром в квартире, стирала и нисколько не жалела о своей прежней, такой тихой и спокойной жизни. Зима прошла, и весна пролетела незаметно а на лето Вера Ивановна взяла отпуска, накопленные аж за четыре года и увезла детей на дачу. Прежде тихоня Юлечка – ожила, окрепла и весело бегала по просторному заросшему цветами участку за Антошкой, который сразу признал в малышке младшую сестрёнку. А Вера Ивановна между делом насадила небольшой огород и радовала малышей салатиками из собственноручно выращенных овощей. В еде малыши оказались неприхотливыми, но Вере Ивановне нравилось готовить для них разные вкусности. А по вечерам они гуляли по посёлку, обязательно читали и Юленька, уже научившаяся бойко говорить, то и дело прерывала Веру Ивановну разными вопросами. А серьёзный Антошка, наоборот, слушал внимательно, и даже иногда пытался успокоить непоседливую сестрёнку. В город они вернулись уже в сентябре и там, в почтовом ящике ждало Веру Ивановну одинокое письмо. Писала соседка матери. Писала что мать плоха, что лежит в районной больнице и ждёт - не дождётся Веру, когда она приедет чтобы попросить у неё прощения. И Вера Ивановна поехала, собрала своих ребятишек и поехала. Единственное, чего она боялась – приехать и не увидеть мать живой. И было ей мучительно стыдно, оттого что она такая вот здоровая и молодая, а мать её, что бы то ни говори, выкормившая Верочку и вырастившая, лежит там одна в больнице и некому о ней позаботиться. Про Томочку и былые обиды Вера Ивановна совсем позабыла. Они приехали в посёлок вечером, и Веру Ивановну поразил вид тёмных окон её, бывшего родным, дома. Она постучала к соседке. Баба Маша разохалась, расплакалась, но ключи Вере Ивановне выдала, и Верочка с бьющимся от волнения сердцем вошла в дом. Здесь было темно и немного пыльно. Вера Ивановна зажгла свет, и сердце её защемило от боли. Здесь было точно так же как и в её детстве. Та же мебель, добротная, крепкая, не магазинная, а своего крестьянского изготовления. Те же резные диванчики, буфет, комод, железные кровати с блестящими медными шишечками покрытые выцветшими цветастыми покрывалами. В их с Томочкой комнате тоже всё было почти по-прежнему, только вместо Тамариной люльки стояла ещё одна железная кровать. И шкаф книжный был тот же, потемневший от времени, и этажерка…А на этажерке стояли довольно таки запылённые детские игрушки. Куклы, машинки, под кроватью большой резиновый мяч. Их раньше не было. Но, наверное, это Тамарины. «Интересно, - подумала Вера Ивановна,- где она сама то?» Она раздела притихших ребятишек, выдала им игрушки, не забыв предварительно их протереть, и занялась ужином. В стареньком холодильнике мышь повесилась, поэтому Вера Ивановна порадовалась предварительно захваченным городским деликатесам. Она разожгла газ, согрела чайник и за неимением других продуктов напоила ребятишек чаем с печеньем, городским батоном, колбасой и сыром. Потом перестелила постели, уложила Антошку на одну постель, Юлечку с собой, погасила свет и попыталась уснуть. Но сон не шёл. Малыши, умаявшиеся за долгую дорогу, тихонько посапывали, а Веру Ивановну, словно чёрт под пятки толкал. Она тихо поднялась, накинула халат, вышла в сени и по ещё более скрипучей и расшатанной лестнице поднялась на чердак. Здесь тоже было всё как раньше, да и вряд ли могло быть по-другому. Никто кроме Верочки на чердак ни разу не поднимался. В стареньком кресле сиротливо лежала забытая Верочкой книга. Вера Ивановна взяла её, почему то обняла, села в кресло и заплакала. Она плакала и не понимала, почему плачет, чувств было много, они были сумбурными и Вера Ивановна, никак не могла в них разобраться. Прошедшее детство теперь вставало перед ней совсем в ином свете, чем она его помнила. Мать растила Верочку и Тамару одна и никогда и ни в чём они не знали недостатка, у маленькой Верочки были хорошие игрушки, книги, до рождения Томочки она вольна была делать все, что ей заблагорассудиться. И чего уж греха таить, не часто Верочка поливала грядки и подметала пол. А мать вкалывала на двух работах, и даже после рождения Томочки работать ни на день не перестала, правда, взвалив большинство дел по дому на Верочку. Но так ли уж она была не права. И не должна ли была Вера Ивановна сама предложить ей помощь. А она сбежала… И ни разу не написала маме.
Дата: Воскресенье, 15.07.2012, 09:56 | Сообщение № 2
Выплакавшись, Вера Ивановна спустилась вниз, прикрыла одеялом разбрыкавшихся ребятишек, умылась, легла рядом с Юлечкой, и моментально уснула. А утром, оставив малышей с соседкой, отправилась к матери. Мать лежала в большой палате заполненной узкими железными кроватями, на которых лежали такие же как она старухи. Веру Ивановну поразила, если не испугала, атмосфера в палате. Ободранные, крашенные тёмно зелёной краской стены, железные койки, застланные ветхим бельём, старые, расшатанные, кое где с оторванными дверцами тумбочки и общая атмосфера уныния. Вера Ивановна даже не сразу узнала мать, только после того как лежащая возле двери старуха протянула к ней руку, Вера Ивановна с ужасом и болью узнала в ней женщину родившую и вырастившую её. - Верочка,- прошептала старуха,- Верочка, пришла-таки, простила меня, - и по лицу морщинистому лицу старухи поползли слёзы. Верочка кинулась к матери. - Мамочка,- прошептала она, гладя старуху по морщинистым щекам,- мамочка, я не обижаюсь на тебя. Мамочка – это я виновата. Ты прости меня – мамочка. Она гладила мать по лицу, по волосам, обнимала, целовала ей руки, а мать всё время пыталась её остановить и всё время порывалась ей, что-то сказать. Наконец Вера Ивановна замолчала. - Ты прости меня Верочка,- снова начала мать, голос у неё прерывался, но мать старалась говорить твёрдо,- я старая, но я знаю что говорю. Нам ведь и не придётся больше поговорить, я ведь и жива ещё только надеждой тебя увидеть. Ты когда маленькая была, я почти не обращала на тебя внимания, молодая была, и тут одна с ребёнком. Оставить в детдоме, такой мысли, конечно, не было. Однако и хорошего ничего ты от меня не видела. Я ведь как думала – сыто дитя, одето, обуто – вот и ладно, я свой материнский долг выполнила. А Тамарочка родилась, у меня в голове как щёлкнуло, такая она маленькая, такая беззащитная, вот всё сделаю для своей крошечки, в лепёшку разобьюсь, а счастливой её сделаю. А про тебя опять не подумала, почитай всю работу по дому на тебя взвалила. Даже когда ты из дома сбежала – я не поняла тебя. Не поверишь, думала, это библиотекарша тебя подучила. Ну, та, что заступаться за тебя приходила. Я даже разбираться к ней ходила. И злилась на тебя. Томочка, она ведь крикливая росла, капризная, тяжело мне с ней пришлось. Избаловала я её. Она мне грубить с пяти лет начала, а первый раз из дома сбежала в двенадцать. И всё с мальчиками какими-то бегала, да не с ровесниками, а постарше. А в шестнадцать совсем из дома ушла. К мужчине. Тот уже взрослый был, у нас в деревне года три жил. Пьяница горький. Он и Тамару к бутылке приучил. Она детей родила, а сама по пьяни под машину попала. А мужик тот, узнав, что ему детей растить придётся, в ту же ночь уехал. Так вот и пришлось мне их растить. – Голос у матери делался всё тише и прерывистей, видно было, что она устала, Вера Ивановна попыталась её остановить, но старуха упрямо помотала головой и продолжила свой рассказ.- Я ведь ни разу не пожалела что ребятишек оставила, в приют не сдала. Детишки росли умненькие, не чета родителям. Ванюша с пелёночек спокойный такой, добрый, ласковый – чисто телёночек, а Варюшка – ровно ты, всё к книжкам тянулась. И похожа то на тебя. Темноглазенькая. Тамара то синеглазая да рыжая была а Варюшка тёмненькая. Так вот и стали жить, втроём. Варюшка с Ванюшкой ещё младенцами были, когда Тамара преставилась. Они её и не помнили. Меня мамой звали. А мне и приятно. Я им про Тамару не рассказывала. Зачем детей расстраивать, о матери плохо говорить. Я хотела, чтоб дети не думали что они сироты,- тут мать закашлялась и на глазах у неё выступили слёзы.- Добрые люди рассказали ребятам про Тамару. Ваньшка с Варенькой на меня обиделись, решили из дома уйти, ночью, тайком удрали да до чего додумались, решили на том берегу реки поселиться, там лесник огород разбил и пасеку, а рядом стожок сена. Они и решили, что в сене спать будут, а питаться картошкой и мёдом. Как в реке не потонули – не знаю, ночью, в темноте, реку перешли, я как записку прочитала – за ними кинулась. Да вот… ногу подвернула, упала, спиной на камень. Хорошо сознание не потеряла, не захлебнулась, до утра продержалась. Ванюшка с Варюшкой ночь в сене просидели, да напугались, утром как расцвело, бегом домой побежали. Они меня и нашли. Я на них не в обиде,- мать говорила с трудом и Вере приходилось сильно напрягать слух чтобы её услышать, но она даже пошевелиться боялась, из страха перебить мать, не дать ей договорить,- они Ивана позвали, того что у реки живёт. Иван меня в больницу свёз и ребятишек к соседке, Дарье Семёновны. С июля у неё живут. Я то давно поняла, что не выживу. Ночь в воде пролежала. И воспаление лёгких было, и позвоночник сломала. Держалась только тем, что тебя ждала. Яковлевна тебя разыскала да письмо тебе отписала. Я до последнего верила, что ты приедешь… Мать опять замолчала, собираясь с силами. - Я тебя Верочка обидела, и наверное, не имею права просить…Но, Богом, Иисусом Христом тебя заклинаю, возьми Вареньку и Ванюшку к себе. Семёновна их растить не сможет, ей не дадут, итак уж интересовались. Не возьмёшь ребятишек, как помру, их обязательно в детдом заберут. А я и на том свете не смогу себе покоя найти. Никого ближе них у меня ведь нет. Возьми их к себе, Верочка, возьми…Богом тебя заклинаю… Голос матери прервался, она вздрогнула и рука, с усилием цепляющаяся за Веру Ивановну разжалась. Женщина с ужасом смотрела на мать, не смея даже закричать, словно боясь потревожить. -Преставилась, Михайловна,- равнодушно сказала старуха с соседней койки,- слышь девка, ты чё замёрзла то – медсестру покличь.
Ребятишек Вера Ивановна забрала. В тот же день, после тягостного разговора с матерью, она зашла к соседке и только теперь заметила что у одинокой прежде Семёновны, появились детские игрушки. Вере Ивановне дети показались какими то придавленными. Они тихо и покорно пошли за Верой Ивановной домой, беспрекословно её слушались, ни разу не поссорились с Юлечкой и Антоном и всё время держались вместе. Всегда ходили рядом, крепко держась за руки. - Вину свою чувствуют,- сказала Семёновна, когда Вера спросила ее, почему дети такие тихие,- Михайловна то через них померла. - Ну, скажете тоже, вину,- рассердилась Вера Ивановна,- какая может быть вина? Они дети ещё. И она твёрдо решила побыстрее увезти ребят в город. Может там они забудут все, что с ними произошло. Или, хотя бы, немного оттают. Однако быстро не получилось. После похорон к ней опять пришла Семёновна. - Слышь, Вера,- начала она, прямо с порога,- дом то энтот теперь твой. Ты с им его теперь делать будешь? - Не знаю, - растерянно сказала Вера Ивановна,- продавать, наверное. Только на это время нужно, а мне на работу скоро выходить. Ещё ведь и Ваню с Варюшкой в школу устроить нужно. - Не торопись продавать,- попросила её Семёновна,- есть у нас в деревне бобыль. Мужик молодой, хороший. Жена у него померла, а он один трёх ребят тянет. А домишко у него маленький, я его и без тебя хотела впустить – да побоялась. Ты б его ему сдала. Не за дорого. - Ну ладно,- подумав, сказала Вера Ивановна,- пусть приходит. Мне этот дом не нужен, у меня в городе квартира есть. И детей я сюда возить не буду. - Ну и правильно,- согласно сказала Семёновна,- тогда я завтра его тебе приведу, Петра то. Вера Ивановна вздрогнула, но Семёновна ничего не заметила и быстро ушла. А на следующее утро действительно пришла с мужчиной. Он оказался совсем непохожим на её Петю. Невысокий, кряжистый, одетый в старенький, но тщательно выглаженный костюм. Вместе с ним пришли три мальчика – погодка, похожих друг на друга как три капли воды. Различались они по росту. - Вот, Вера, принимай постояльцев,- суетливо сказала Семёновна,- а я однако побёгла, у меня Зорька должна сегодня разродится. - Пётр, - протянул Вере крепкую, короткопалую руку мужчина,- а это Гриша, Федя и Серёжа – мои сыновья. Мальчики вежливо поздоровались. Уехала Вера Ивановна через два дня. До этого она передала Петру ключи от дома и даже помогла ему перенести их немногочисленные пожитки. А ещё через неделю, когда Вера Ивановна была уже в городе, ей, совершенно неожиданно пришло письмо от Петра. И Вера Ивановна ответила. Ответила из вежливости, не желая обижать, но так или иначе переписка завязалась и постепенно, далеко не сразу, Вере Ивановне стало казаться, что Пётр не совсем чужой для неё человек. Поженились они в августе, почти через год после того как познакомились и маленькая квартирка Веры Ивановны стала уже тесноватой для далеко не маленького семейства. Мальчишки Петра быстро вошли в семью и Вера Ивановна, с разрешения Петра, усыновила их. Так же как до этого усыновила Ванюшку с Варюшкой. А близнецы, в заботливых руках Веры Ивановны, ожили, повеселели и совсем перестали чувствовать себя виноватыми в смерти бабушки. Хотя и с большим трудом, но Вере Ивановне удалось донести до них, что это вовсе не их вина, а просто трагическая случайность. Ребята передружились между собой, и Вере Ивановне даже стало казаться, что родные дети не всегда так любят друг друга и родителей, как её приёмные дети, любили Веру Ивановну и Петра. Конечно, не всё было гладко. Шум и гам в квартире не всегда нравился соседям, а начавшийся кризис довольно ощутимо урезал их семейный бюджет. Петра сократили, а Вере Ивановне значительно уменьшили зарплату. Но всё-таки большая семья не унывала. Вере Ивановне удалось-таки продать свой старый дом в деревне, а на вырученные деньги они решили перестраивать дачный домик. Детям лучше жить на свежем воздухе, к этому решению пришли они с Петей на семейном совете. А городскую квартиру можно сдавать, желающие всегда найдутся. Тоже неплохой вид заработка. А пока строился дом, Вера Ивановна прошла курсы кройки и шитья, из деревни ездить в библиотеку далеко, а шитьём тоже можно немного заработать. Крутились как могли. Вера Ивановна распечатала даже бабы Шурину сберкнижку. До этого она её сбережения ни разу не трогала. Но вот дом был готов и дети никак не могли дождаться, когда же они переедут. И тут, совершенно случайно Вера Ивановна узнала об одном, совершенно на её взгляд ужасном случае. В их дом ребёнка поступили двое детей. Брат и сестра Головачёвы. Родители у детей были неблагополучные, воспитанием и лечением своих малышей не занимались. Старший мальчик четырёхлетний Тарас, был более менее здоров и младшая Ника в свои полтора года походила на двухмесячную. Весила всего пять килограмм, не ползала, не ходила, не говорила. Не имела ни одного зуба. По телевизору, откуда, собственно говоря, Вера Ивановна про этих детей узнала, сказали, что у мальчика есть неплохие шансы на усыновление, а вот от девочки отказываются даже иностранцы. Эта история так потрясла Веру Ивановну, что она целую неделю не могла найти себе место. В конце концов, не только дети, но и Пётр заметил, что Вера Ивановна очень расстроена. И под «пытками» Вере Ивановне пришлось признаться – отчего она в последнее время, ну просто сама не своя. - Ну что ж,- сказал Петя, когда Вера Ивановна закончила свой горестный рассказ,- было у нас семеро детей, станет девять! Забираем Тараса с Никочкой да и будь что будет! Вера Ивановна даже прослезилась, она совсем не ожидала от Петра такого понимания. Но потом ей стало немного стыдно, за их недолгую совместную жизнь ещё ни разу не было такого, чтобы Петя её не понял. Иногда Вере Ивановне даже казалось что Петя – часть её души, долгое время где то пропадавшая. Сразу же после этого разговора Вера Ивановна и Петя занялись усыновлением малышей. Сначала на них посмотрели, мягко говоря, странно, и даже пытались отказать: «Зачем вам столько детей,- равнодушно, если не сказать презрительно, бросила Вере Ивановне некая чиновница из опеки,- небось, денежки на них хотите неплохие получать, работать не хотите?» Вера Ивановна сначала растерялась, а потом ответила. - Дети это не та работа, на которой можно нажиться и разбогатеть. О них надо заботиться, кормить, одевать, обувать, лечить, учить, гулять с ними, читать им книжки, водить их в кино и театр, решать их проблемы и не только материальные. Вы со своей работы можете уволиться, а от детей не уволишься! Чиновница обиделась, и Вера Ивановна думала уже, что детей ей не отдадут, но на всякий случай подключила знакомого адвоката. И пришёл день, когда вся их большая семья села в машину и направилась в дом ребёнка, забирать Тараса и Нику. Четырёхлетний Тарас показался Вере Ивановне слишком маленьким. Ростом он был не выше двухлетнего, выглядел испуганным и неуверенным. А когда принесли Нику, Вера Ивановна чуть не заплакала. Крохотная девчушка лежала на руках у детдомовской медсестры – как растение. Даже голову держать не могла. Вера Ивановна взяла её на руки и малышка вдруг глянула на неё и расплакалась. И столько горя было в этом жалобном плаче, что у Веры Ивановны у самой слёзы на глаза навернулись. Она прижала малышку к груди и только и смогла прошептать: «Милая ты моя – никому я тебя не отдам». Они привели детей домой, уже за город, и начали их активно любить. Да-да, именно любить. Целовать малышей, играть с ними, разговаривать, читать им книжки. Из лекарств Вера Ивановна давала им только мультивитаминки и много-много мяса и молочных продуктов. И случилось чудо. Тараска повеселел через два дня, а Ника через неделю села, а ещё через неделю встала и пошла. Даже Вера Ивановна не сразу поверила в это чудо. А когда через полгода, комиссия из опеки увидела красивую, кучерявую, очень общительную, без умолку болтающую малышку – не сразу поверили и они. Вера Ивановна была счастлива. У неё было все, о чём она никогда не мечтала. Большой дом, полный шумных, весёлых, непоседливых, но дружных детей, добрый и понимающий муж на которого, Вера Ивановна это давно уже поняла, всегда можно было опереться в трудную минуту и полное, непрекращающееся, хотя и такое непростое счастье. Об их семье узнали в администрации. Стали появляться гости. На телевидении сняли про них сюжет. Ещё бы. Такая редкость. Большая семья, аж девятеро детей, и живут неплохо и ни у кого ничего не просят и дети обуты, одеты, ни в чём не нуждаются и хорошо учатся. Веру Ивановну, честно говоря, такое внимание сильно смущало. Не привыкла она к нему. К тому же в последнее время она стала себя неважно чувствовать. Голова кружилась частенько, уставать стала быстро, подташнивало. Вера Ивановна решила обратиться к врачу. И как только выдалась спокойная минутка – поехала в город. - Поздравляю, голубушка,- сказала ей пожилая докторша,- беременны вы. Ребёночка рожать будем? Или как? Это «или как», потрясло Веру Ивановну не меньше чем сообщение о беременности. «Конечно, буду»- Хотелось крикнуть ей, но Вера Ивановна только головой смогла кивнуть, а после приёма на негнущихся ногах выползла в коридор и упала на скамейку. Ей хотелось плакать и смеяться одновременно. Рёбёнок! Внутри неё живёт ребёнок. Её ребёнок. Её и Петин. Крохотная, совсем ещё крохотная звёздочка внутри неё растёт и скоро, совсем скоро придёт в этот полный радостей и трудностей мир. После того что Вера Ивановна совершила с Танечкой, она не могла и подумать о том что Бог ещё раз дарует ей это чудо. Идти Вера Ивановна не могла, поэтому решила позвонить Пете. Он, узнав радостную новость, примчался в мгновение ока и чуть не на руках отнёс её в машину. А ещё через месяц Веру Ивановну и Петра представляли к награде. Им и ещё нескольким семьям вручали орден «Родительской Славы». На награждение поехали всей семьёй, даже самых маленьких Тараса и Нику взяли. Когда орден вручали Вере Ивановне и Петру их дети встали, захлопали в ладоши и очень громко закричали: «Поздравляем!» Сердце у Веры Ивановны щемило от гордости за свою семью и всепоглощающего счастья. А после награждения к Вере Ивановне подошёл корреспондент. - Сколько у вас детей?- Спросил он. -Десять,- гордо сказала Вера Ивановна,- и все сейчас со мной! - Но я вижу здесь только девятерых,- удивился корреспондент, - и где же десятый? - А десятый пока всегда с нами! - с улыбкой сказал подошедший к Вере Ивановне Петя. Он положил Вере Ивановне руку на незаметный пока живот и крепко поцеловал покраснешую от смущения и радости жену.
Дата: Воскресенье, 15.07.2012, 14:59 | Сообщение № 4
Ариша, cпасибо! Вот ещё, его я сочинила недавно, в декабре 2011 года.
Ветер кинул в окно и веткой и Ильке, уже засыпавшему,показалось что это папка стучит в окно и нужно срочно вставать и бежать открывать. Папка, наверное, гостинцев привёз и ему Ильке и мамке, и бабушке. Он ведь такой, папка то, никогда не возвращается домой без подарков. Ну ладно мамка с бабушкой, они женщины, правильно папка им подаоки привозил. Женщин баловать нужно, но Илька то уже не маленький. Смешно даже. Илька сонно улыбнулся, спустил ноги с кровати и улыбка тут же спозла с его обветренных, покрытых болячками губ. Вместо деревянных, завешанных его, Илькиными рисунакми стен, белели больничные, чистые и холодные как январский лёд на реке. Илька вздохнул, хотел было лечь, но передумал. В палате было тихо. Сережку, с которым Илька иногда играл - выписали, а с большим Толькой Илька не дружил, потому что Толька был недобрый и глупый. Дразнил его Ильку, зайцем и больно щёлкал по затылку. Илька посидел немного на кровати, высокой, даже ноги до пола не доставали, но вскоре ему стало скучно, и он слез с кровати и подошёл к окну. На улице было светло, Ильке даже показалось что светлее, чем днём. Повсюду, на домах, на деревьях, на витринах магазинов сверкали разноцветными огнями гирлянды, окна домов искрились ёлочными огнями. Люди, шедшие по улице, казались Ильке ненастоящими, похожими на ёлочные игрушки, только очень большие и двигающиеся. У настоящих людей, по мнению Ильки, всегда были заботы и хлопаты, а эти люди были весёлые, беззаботные, красиво одетые. Как манекены в витрине магазинов. Они, эти беззаботные и весёлые люди, несли в руках большие пакеты с красивыми вещами и подарками для своих детей, а у некоторых в рках были ёлки. Илька вздохнул, забрался на широкий подоконник с ногами и сел, обняв ногами коленки. Когда Илька был маленький, они тоже весело праздновали новый год. Илька с мамой наряжали большую ёлку, живую, стоявшую у них во дворе. Игрушки на ёлке тоже были особые, ледяные. Илька с мамой делали их сами, заливали подкрашенную гуашью воду в разноцветные формочки и выносили на мороз, чтобы они заледенели. Их ёлка, наряженная сверкающими ледяными игрушками, стояла долго-долго, до самой весны. Илька с мамой никогда не разбирали её, ледяные игрушки таяли сами. Ильке нравилось, что ёлка у них такая красивая, нравилось, что она стоит долго-долго, всю зиму, а не несколько праздничных дней. Ильке тогда вообще всё нравилось. Маленький Илька рос человеком счастливым и весёлым. Он радовался всему, живой, несрубленной ёлке, ледяным игрушкам, бабушкиному пирогу с черникой, шумной возьне по вечерам с папкой. Счастье кончилось быстро и внезапно и Ильке казалось, что он никогда уже больше не будет радоваться и смеятся. А беззаботные, весёлые люди на улице мчались по своим делам и радовались приближающемуся Новому году, не зная что в эту самую минуту на них смотрит взрослывй Илька, смотрит и отчаянно завидует их беззаботному новогоднему счастью. Взрослый Илька вздохнул, и хотел ,уже было, идти спать, но внезапно замер. По улице шёл Дед Мороз. Самый настоящийй, взаправдащний Дед Мороз! Уж в чём – чём а в дед Морозах Илька разбирался. Настоящий Дед Мороз носит синий, расшитый серебром тулуп, синюю шапку и синие рукавицы. И борода у настояшего Деда Мороза большая, серебрянная, а вовс не ватная. И посох тоже красивый, узористый, а не палка от швабры. Все остальные «деды Морозы» это взрослые, нарядившиеся в красный тулуп и нацепившие ватную бороду это обычные дяди, а иногда даже и тёти, Они тоже могут дарить подарки и иногда даже хорошие подарки, но они не волшебники и заветных желаний они не исполняют. А заветное желание у Ильки было. Такое заветное, такое волшебное, что исполнить его мог только настоящий Дед Мороз, а больше никто. Дед Мороз шёл не спеша, устало, да и мешка с подарками у этого Деда Мороза не было, но это не страшно. Ведь мешок в деде Морозе не главное, главное сам Дед Мороз и его посох. Есть посох – есть волшебство, а нет посоха то хоть зазагадывайся, ни одно желание не исполнится. А то, что Дед Морох устал, было ещё одним доказательством его настоящельности. Попробуй как поисполняй целый день чужие желания, небось и правда – устанешь. Илька соскочил с подоконника и заметался по плате. Как хорошо, что в больнице ещё не закончился ремонт, и гардеробная не работает. Его, Илькины, вещи так и лежали в палате, в тумбочке. Мальчик торопливо натянул на себя свитер и тёплые зимние штанишки. Куртку и сапоги с шапкой схватил под мышку и осторожно выглянул в коридор. Так и есть, на посту никого не было, медсестра тоже ушла спать. Тихо, стараясь не нашуметь, Илька прокрался по коридору и лестнице на первый этаж. Там, это Илька знал совершенно точно, был туалет «для своих», то есть для медсестёр и персонала. Окно в этом туалете было почти всегда приоткрытое. А если так, то Ильке даже мимо охранника проходить не надо будет. Окно и вправду было приоткрыто. Конечно, взрослый человек в него бы не пролез, но маленькому и худенькому Ильке это не составило никакого труда. Он выкинул в окно куртку с сапогами и тут же сам нырнул вслед за ними. Мягкий, пушистый снег смягчил Илькино падение. Мальчик подобрал куртку, подпрыгивая - оделся и торопливо побежал по заснеженному больничному парку к выходу на улицу. «Только бы не ушёл, только бы не успел»- билось у Ильки в голове. Дед Мороз не ушёл. Он так и шёл, устало и нетропливо, мимо украшеных гирляндами витрин и Илька, увидев его, даже пискнул тоненько от радости и припустил вслед за ним. Илька почти догнал Деда Мороза, когда тот свернул в подворотню. Вбежавший за ним Илька увидел, как Дед Мороз вошёл в подъезд близлежайшего дома, тяжёлая железная дверь захлопнулась ,и растерянный и запыхавшийся Илька остался на улице один. Сначала Ильке хотелось заплакать от обиды, но мальчик сдержался. В конце-концов, он уже взрослый, а взрослые, это Илька знал совершенно точно, по пустякам не ревут. Взрослые вообще не плачут, если они не женщины, а Илька был мужчиной. И как настоящий мужчина реветь Илька не стал, а решил просто подождать Деда Мороза на улице. Наверняка он пришёл кого нибудь поздравить а это дело, даже с Дедом Морозом, обычно надолго не затягивается. Поздравит Дед Мороз, какого нибудь малыша, исполнит его нехитрые детские желания, подарит какую нибудь машинку или куклу и пойдёт обратно. И уж тут-то Илька его не упустит. Некоторое время Илька вертелся около подъезда, но Дед Мороз задержался на удивление надолго. Илька уже подмерзать стал, а входившие и выходившие из подъезда люди, косились на мальчика подозрительно. Время было позднее и, подумав, Илька решил, что крутиться возле подъезда небезопасно, отошёл немного и сел на засыпанную снегом скамейку, неподалёку от подъезда. Над подъездом ярко светила лампочка и упустить Деда Мороза Илька не боялся. Он сидел тихо и терпеливо. Проходившие мимо прохожие уже не обращали на мальчика внимания, но и Дед Мороз всё не выходил и не выходил. Илька совсем уже было отчаялся, когда дверь подъезда заскрипела и открылась. Илька привстал, вглядываясь в черневшую подъездную темноту, ожидая, что вот, наконец, выйдет долгожданный Дед Мороз, но вместо Деда Мороза из подъезда выскочила большая чёрная собака и быстрыми, неслышными скачками понёслась к Ильке. Илька испуганно вскочил на скамейку, но собака не стала его есть, а только добродушно обнюхала мальчика и ткнулась блестящим, чёрным носом ему в грудь. -Грета, Грета, фу,- выскочившая из подъезда девушка подбежала к Ильке, ухватила собаку за ошейник и оттянула её от Ильки,- Грета, как тебе не стыдно! Не бойся малыш, она не кусается!- Обратилась девушка к Ильке. -Я не боюсь, и вовсе я не малыш, я же совсем-совсем большой,- серьёзно сказал девушке Илька. Девушка весело засмеялась, и Илька подумал, что смех у неё хороший, совсем как звон колокольчика. -Да, ладно,- весело сказала девушка,- тебе, небось, лет пять. Ты маму, наверное, ждёшь, или папу. -Нет,- доверчиво сказал Илька, нисколько на девушку не обижаясь, она понравилась ему с первого взгляда, - мне уже почти семь. Я взрослый. Я Деда Мороза жду. - Какого Деда мороза? - Настоящего, - уверенно сказал Илька,- он в подъезд пошёл. Тот откуда вы вышли. Только он оттуда, почему то, не выходит. Давно. -Давноооо, - протянула девушка, потрогав Илькины нос и руки,- да ты совсем замёрз. А где же твои родители? Мама и папа? Они знают, где ты? Илька опустил голову. - Ну что же ты молчишь? – Девушка присела перед Илькой на колени, взяла Ильку за плечи и подтянула к себе. -У меня их нет, они умерли, - с усилием выдавил из себя Илька, смотреть на девушку ему по прежнему не хотелось и Илька упорно отворачивался. –Я Деда Мороза хотел попросить чтобы он мне их вернул назад а его всё нет и нет. Зачем он так долго там, когда я его жду? -Ну, может он не знает, что ты его ждёшь?- тихо сказала девушка, поправляя на Ильке шапку,- знаешь, ты ведь замёрз, правда, я же вижу, пошли ко мне. Ты погреешься, поешь, а потом мы вместе с тобой пойдём, найдём твоего Деда Мороза, и ты загадаешь ему своё желание. Илька исподлобья взглнул на девушку. У неё были такие добрые, немного встревоженные глаза, такое красивое, круглолицое, усыпанное конопушками лицо. Ему очень, ну просто до ужаса захотелось пойти с ней, и есть тоже хотелось, но… -Уйдёт же ж Дед Мороз же,- прошептал Илька, где я его потом найду? Настоящего. -Вместе найдём, - уверенно скалала девушка,- ты мне расскажешь, как он выглядит, и мы найдём его. А может он сам найдётся, он же волшебник. А сейчас пошли, уже поздно, а ночью детям на улице находиться нельзя, даже таким взрослым как ты. Илька аж засопел от волнения. На улице было темно, и чего уж тут говорить, страшно. А Деда Мороза так долго не было, и Илька замёрз совсем, ему хотелось в тепло, хотелось молока, обязательно горячего, с пенкой и булкой. И спать Ильке уже тоже хотелось. И девушка така добрая. -А ты по правде будешь искать со мной Деда Мороза? Правда? И в больницу меня не отведёшь? -В больницу? – Удивилась девушка и протянула Ильке руку,- Зачем мне вести тебя в больницу? Если я обещала помочь тебе найти Деда Мороза, я его найду. Я никогда не обманываю. Илька ещё немного посопел, посомневался, девушка всё это время терпеливо ждала, не отводя от Ильки добрых, немного встревоженных глаз. И Илька не выдержал. -Ну ладно,- сипло сказал он, тоже протягивая девушке руку, - ты только не обмани меня. -Да ты что, - воскликнула девушка,- как можно! Я же тебе уже сказала, что никогда не обманываю! Грета! Грета! – позвала девушка собаку, взяла её за ошейник и повела Ильку к подъезду.
Сколько потом Стася не вспоминала, ни анализировала, она не могла вспомнить, когда она решила оставить у себя Ильку. Маленький и несчастный – он привлёк её внимание сразу. У Стаси просто сердце остановилось от радости, когда Илька протянул ей свою тоненькую, холодную ручону и согласился с ней пойти. Что было бы, если бы Илька так и не ушёл со своей занесённой снегом скамейки, Стася старалась не думать. Приведя мальчика домой Стася первым делом решила его искупать. Илька не казался грязным, но он выглядел таким замерзшим, а ничего лучше горячей ванны в таком случае Стася не знала. Чтобы расшевелить и немного развеселить мальчика Стася налила в ванну побольше пенки и накидала в воду своих старых резиновых игрушек. Но странный малыш со взрослыми глазами даже не прикоснулся к игрушкам. Он молча и спокойно снял с себя чистенькую, но очень бедненую и явно с чужого плеча, одежду и послушно забрался в ванну. Осторожно, стараясь чтобы шампунь не попал мальчику в глаза, Стася вымыла Ильке голову, хорошенько, но ласково потёрла тощее тельце вехоткой, сполоснула и мягкого, распаренного закутала в свой старый махровй халат и отнесла в комнату. Илька не сопротивлялся. Стасе казалось что у мальчика не осталось на это сил. Что произошло у этого странного малыша, почему он ночью оказался на улице, почему боялся что Стася отведёт его в больницу, эти вопросы не давали девушке покоя. Но Стася решила пока не распрашивать мальчика, чтобы не испугать его. Она уложила Ильку на диван, накрыла одеялом и, попросив его немного подождать, ушла на кухню. Мальчика надо было чем то накормить. Девушка долго стояла перед холодильником, раздумывая, чем бы ей накормить Ильку. Специальной детской еды у Стаси не было. Не предлагать же малышу пицу или столь нежно любимые Стасей чёрные маслины. В конце концов, Стася решила ограничиться молоком, бутербродами с сыром и яблоком. Больше у неё всё равно ничего не было. Стася подогрела молоко, перелила его в свою самую любимую кружку, большую, красную, с круглыми белыми горохами. Чтобы Ильке было вкуснее, Стася добавила в молоко меду, а бутерброды подогрела в микроволновке. Выложив всю эту красоту на поднос, Стася понесла его в комнату, но накормить Ильку ей так и не удалось. Уставший и разомлевший от тепла Илька спал и спал так крепко и сладко, что Стасе стало жалко его будить. Она поставила поднос на журнальный столик и присела рядом с Илькой. Там на улице и дома, пока Стася купала Ильку, девушка старалась не особо его рассматривать, чтоб не смущать и только сейчас, когда Илька спал, Стася смогла хорошенько его рассмотреть. Сколько Ильке лет Стася так и не смогла понять. По виду, не больше пяти, а вот по глазам, граздо старше. Когда Илька смотрел на неё или говорил, Стасе казалось что он старше её примерно лет на сто. Стася разглядывала худнькое, почти синее, усыпанное конопушками лицо малыша, осторожно, стараясь не разбудить мальчика, вытерла выступившие на лбу бисеринки пота, поторогала мягкие золотистые вихры, длинные, отросшие почти до плеч. И всё таки, несмотря на внешнюю заброшенность, Илька не казался Стасе бродяжкой. Нет. Видимо в жизни этого малыша произошло что то такое, что перевернуло его маленькую жизнь с ног на голову и Илька никак не может с этим смирится. Вон как он ждал Деда Мороза! Как будто от того выполнит Дед Мороз его желание или нет, зависела вся будущая жизнь этого странного малыша. А может и зависит. Кто знает, что Илька собирался и него попросить? Уж наверняка не машинку и не плюшевого зайца. Кстати, надо будет выяснить, откуда в их подъезде взялся Дед Мороз и почему Илька так уверенно считает его настоящим. В, конце концов, Стася пообещала Ильке помочь в его поисках. Стася вздохнула, прикрыла разметавшегося Ильку одеялом и вышла из комнаты. Совершенно на автомате она накормила Гретту, сполоснула и развешала в ванне нехитрые Илькины одежонки, приняла душ и, отказавшись от ужина, есть не хотелось совершенно и, Стася решила, что это совсем неплохо для её фигуры, отправилась спать. Проснулась Стася рано. Илька ещё спал и, выгуляв Грету, девушка, решила, что лучше будет, если она приготовит мальчику настоящий завтрак. Она уже выкладывала в дымящуюся манку масло, когда в дверь затрезвонили. Чертыхнувшись Стася кинулась открывать. -Привет. -Привет, Зая, Привет,- улыбнулся ей обаятельнейшей улыбкой Кирил, шумно вваливаясь в квартиру, - ну как ты тут без меня поживала? -Хорошо поживала,- прошептала Стася оглядываясь на дверь комнаты, в которой спал Илька,- послушай, Кирь, ты, пожалуйста, не шуми. -А почему это я не должен шуметь? – спросил Кирилл, снимая с себя пальто и вешая его на вешалку. -У меня гости,- Стася совсм забыла, что Кирилл должен был вернуться именно сегодня и сейчас её это немного раздражало. -Гости,- удивился Кирил, заглядывая в комнату, - а можно посмотреть кто? Раньше у тебя никаких гостей не было. -Это не то, что ты думаешь,- улыбнулась Стася,- это мальчик, маленький мальчик лет пяти. Я нашла его на улице. - С каких это пор маленькие мальчики стали валяться на улице?- Неприятно удивился Кирилл.- Ну ладно, кошелёк, такой находке я и сам был бы рад, но мальчик. Откуда ты его взяла? -Говорю же, нашла, - уже сердито сказала Стася, - Кирилл, говори, пожалуйста, потише. Я не хочу, чтобы ты его разбудил. -А я хочу узнать, откуда ты его взяла?- Сказал Кирилл, - Ты хоть знаешь, кто он, и как его зовут? -Нет,- честно сказала Стася,- он так быстро уснул, что мы не успели с ним познакомиться. -Хороша, - язвительно протянул Кирил,- притащила неизвестно откуда бродягу и даже не знаешь, как его зовут! А вдруг он больной. Или вор. Вот наведёт на твою квартиру домушников, и будешь тогда проклинать свою доверчивость. -Кирил, ты идиот? -Ну, конечно, идиот!- Голос Кирилла сорвался на визг, он вошёл в ванну и тут же вылетел из нее, громко хлопнув дверью,- я идиот, а ты у нас ангел! Ты сама подумай, что ты с ним будешь делать! Лично я не хочу, чтобы в доме появлялись неизвестные мне малльчишки! Не хочу, чтобы ты с ними возилась, вытирала им сопли, стирала им грязное бомжатское барахло!Я вообще терпеть не могу детей! Тем более дома. Мало их тебе на работе? Мало того что я вынужден вслушивать твои рассказы о них, так ты ещё и домой их тащишь. -Кирилл, я требую, чтобы ты сбавил тон,- негромко, но решительно сказала Стася,- в конце концов, это МОЙ дом! Если хочешь, есть, иди на кухню, но выслдушивать твои бредни я не собирюсь. -Ах, бредни!- защипел Кирил ввливаясь вслед за ней на кухню и так яростно хлопая дверью, что стёкла зазвенели.- ах, твой дом! А я уже тебе никто! Ты притащила в дом этого мальчишку, а меня затыкаешь как провинившегося школьника! В конце концов, я терпеть не могу детей. Я и своих то заводить не собирался, а тут этот. Тебе придётся выбрать – он или я! Стася засмеялась,- Кирилл, - весело сказала она, я не собиралась провести жизнь, развлекая и ублажая тебя! Да, какое то время нам, НАВЕРНОЕ, было хорошо вместе, но теперь я вижу, что наша встреча была ошибкой. Если ты ставишь вопрос ребром, то я отвечу тебе прямо – Я ВЫБИРАЮ ЭТОГО МАЛЬЧИКА! И что бы то ни было, я сделаю все, чтобы узнать, что с ним произошло и помочь ему. -Идиотка, - закричал Кирилл, - ты ещё пожалеешь! Ноги моей больше не будет в этом доме! - Вот это расстроил,- усмехнулась Стася, выкладывая в тарелку кашу и поливая её вареньем, - давай уже катись, пока я не стала рыдать от столь трагической потери! Взбешённый Кирилл вылетел их кухни, сорвал с вешалки пальто, и громко хлопнув дверью, выскочил в подъезд. Стася пожала плечами и, решив, что столь громкие разборки, пожалуй, уже разбудили мальчика, направилась в комнату.
Илька проснулся от звонка. Он сильно испугался сначала и даже забрался под одеяло, решив, что злой дядя в коридое сейчас же отведёт его в полицию. Но дядя кричал, и вещи такие ужасные, что у Ильки слёзы наворачивались на глаза от стыда и обиды, но полицию не вызвал. А может он и вызвал бы, но добрая девушка ему не давала, она заступалась за Ильку и дяде не верила, но Илька решил не искушать судьбу и не дожидаться чем это неприятное дело кончится. Он слышал, как хлопнула кухонная дверь и голоса стали потише, значит, девушка и этот дядя ушли на кухню. Илька торопливо выбрался из под одеяла и принялся искать свои вещи. Вспомнив, что раздевался он вчера в ванной, Илька прокрался в ванну. Так и есть, его штаны, носки, и свитер даже майка с трусами висели на полотенцесушителе. Илька стянул их и выскользнул из ванной. Ванная комната находилась возле кухни и Ильке было страшно находится рядом поэтому он побежал одеваться в комнату. Одевшись, он несколько секунд постоял над трелкой с бутербродами, есть хотелось, так что у Ильке даже в носу чесалось от голода, но вспомнив как дядя обозвал его вором Илька вздохнул, но есть не стал. Тихонько, стараясь чтобы дядя и девушка его не услышали, Илька обулся, натянул на себя шапку и курточку и выскользнул из квартиры. Мальчик не знал, куда ему идти. Вчерашний Дед Мороз, наверное, уже ушёл, глупый-глупый Илька, зачем он его вчера не дождался? Можно было бы вернуться в больницу, там тепло и накормят, но в больницу Ильке не хотелось. Илька знал, что как только его выпишут из больницы, его заберут в детдом. И ничего с этим не поделаешь. А в детдом Ильке не хотелось. Решив, что больница и детдом никуда не убегут, а волшебный Дед Мороз, глядишь, да и где нибудь встретится, Илька поднял повыше воротник куртки и заснув руки в карманы и потопал куда глаза глядят. Несмотря на то, что утро было холодное и вьюжное, народу на улице было много. Илька устало и понуро брёл по тротуару, внимательно вглядываясь в проходящих мужчин. Но Дед Морозов среди них не было. По крайней мере, настоящих Дедов Морозов. Возле большого магазина детских игрушек попался Ильке толстый, красноносый Санта-Клаус но сравнивать его с Дедом Морозом было бы смешно. Илька постоял возле него немного, посмотрел как нарядные, тепло одетые дети весело смеясь выпрашивают у Санта Клауса конфеты и, вздохнув, направился дальше. Дорога привела Ильку к парку. Здесь магазинов уже не было и народу тоже не было. Дорожки были засыпаны снегом, а за берёзами виднелись золотистые церковные купола. Илька вспомнил как ходил в церковь с бабушкой. Бабушка тогда рассказывала о добром-добром Боге, который заботится о людях и помогает им. С этим Богом даже можно было поговорить, совсем-совсем как с Дед Морозом и если хорошо себя вести и не грешить, то Бог обязательно поможет. Надо только хорошенько его об этом попросить.
Ильки в комнате не было. Не было его и в квартире, а из ванной и прихожей исчезла вся Илькина одежда. Стася схватила пальто и выскочила в подъезд, внизу хлопнула входная дверь и в безумной надежде увидеть Ильку, Стася кинулась к окну. Но Ильки там не было, лишь только злющий Киря промчался от подъезда к своей серебристой Тойоте. Решив, что скандал продлился недолго и мальчик не мог далеко уйти, Стася захлопнула дверь кавартиры и торопливо побежала вниз. Терпеливо и упрямо Илька пробрался через все сугробы и заносы и вышел к церкви. Здесь уже все дорожки были расчищены и Илька, постояв и отдышавшись, направился прямо к широкому и нарядному крыльцу. Дверь в храм была большая и тяжёлая. Илька оттянул её с трудом, но зато внутри было тепло и красиво, повсюду на стенах и даже на потолке были нарисованы и развешаны разные картины, и пахло чем-то очень хорошим и приятным, так что у Ильки даже голова закружилась. Вспомнив, что бабушка велела в церкви шапку снимать, Илька сташил свой вязаный колпачок и осторожно осмотрелся. Народу в этот утренний час в храме было очень много. Они тихо стояли и внимательно слушали важного, похожего на царя человека которй то ли пел, то ли говорил, но очень красиво, так что Ильке очень понравилось. Очевидно, этот человек был тут главный, потому что все люди слушали его очень внимательно и иногда даже кланялись и крестились. Илька кланятся и креститься не стал. Он пошёл искать доброго Бога. Илька примерно знал, как Он выглядит. Мальчик осторожно протолкался скывозь плотную людскую толпу, поближе к похожему на царя человеку и стал разглядывать развешанные на стене картины, бабушка говорила, что они называются иконами. На иконах были нарисованы люди. Они были все разные, на некоторых были нарисованы женщины, а на некоторых мужчины, но все очень красивые и добрые. Люди на иконах смотрели на Ильку по доброму, понимающе, и как будто подбадривали его. Илька выбрал одну из картин, остановился перед ней. На картине был нарисован бабушкин Бог. Илька знал это совершенно точно, как и то, что у его зовут Илька, ему пять лет, и у него больше нет ни мамы, ни папки, ни бабушки. И маленькой сестрёнки Машки тоже нет. Бог смотрел прямо на Ильку внимательно, так что Илька понял, что Бог знает про него всё-всё. И то кто он такой Илька и про маму с папккой и бабушкой, и про Машку и даже про то, что Илька боится спать один в тёмной комнате и кинул однажды камнем ни за что в соседского петуха Петьку камнем. - Я больше не буду кидать камнями в Петьку,- тихонько сказал Илька Богу,- я был тогда маленький и дурак. Бог понимающе смотрел на Ильку и ждал, что Илька скажет ему дальше и Илька сказал. Бог, - сказал Илька,- я знаю, что ты добрый и всё можешь, мне бабушка про тебя рассказывала. Сделай, пожалуйста, так Бог, чтобы я нашёл настоящего Деда Мороза. Я его уже видел, а он всё равно потерялся. Ты сделай, пожалуйста, Бог чтобы я его опять нашёл, потому что мне очень-очень надо, чтобы он вернул мне маму и папу, и бабушку и Машку тоже. А я больше никогда не буду кидаться камнями ни в кого, и грешить тоже не буду, честное слово. Сказав это, Илька поклонился Богу, а Бог, Илька видел это совершенно ясно, улыбнулся ему и Илька вдруг понял, что Бог ему поможет, Он действительно добрый и Ильку он понимает и жалеет. И других людей он тоже понимает и жалеет, и помогает абсолютно всем, кто Его об этом попросит. Ильке стало легко и хорошо, и впервые за много месяцев Илька улыбнулся. Улыбнулся Богу, и Бог снова улыбнулся ему. Стася выскочила из подъезда и нос к носу столкнулась с высоким, страшноватого вида мужчиной. Мужчина видимо входил в подъезд, когда внезапно выскочившая из подъезда Стася наскочила на него и сбила с ног. -Девушка, вы поосторжней, - сказал мужчина, поднимаясь и подавая руку, чтобы поднять Стасю. -Извините, пожалуйста,- отряхиваясь от снега, торопливо сказала Стася, - простите, вы мальчика тут такого не видели, маленького, лет пяти? Рыженького? Из подъезда не выходил? -Нет, не видел,- улыбнулся мужчина, - видите ли, я только что подъехал, - и он махнул рукой в сторону большой чёрной машины стоящей в стороне от подъезда,- сынишку, что ли потеряли? - Да нет, - вздохнула Стася, безнадёжно оглядываясь по сторонам,- я этого мальчика даже не знаю. То есть, почти не знаю. Я его вчера на улице нашла. Он где то увидел Деда Мороза, уверял, что настоящего и ждал его на скамейке. - Постойте, постойте, прямо таки настоящего деда Мороза – удивился мажина. -Прямо таки настоящего, - подтвердила Стася, - сказал, что дед Мороз вошёл в наш подъезд и ждал его, чтобы загадать эжелание. Очевидно, ему это было важно. И скорее всего у мальчика никого нет. Я еле уговорила его пойти ко мне погреться, а сегодня он сбежал. - Ну, наверное, него были на это причины, вы уверены, что у мальчика нет семьи? Может он просто из дома сбежал? Вы знаете, есть такие дети. -Нет, покачала головой Стася, то, что мужчина внимательно слушает её и ещё и поддерживает разговор, удивило девушку, - не похож он на бродяжку, скорее потерянный, убитый горем, слишком рано повзрослевший и всё-таки надеющийся на чудо. - Ну, что-же, - развёл руками мужчина, - в таком случае я просто обязан помочь вам его найти. Видите ли, я в некотором роде виноват в том, что этот мальчик потерялся, ведь тем Дед Морозом был я. Илька вышел из церкви, вдохнул морозный воздух и огляделся по сторонам. После разговора с Богом на душе у мальчика было легко и даже как то светло, и улица и снег и люди вокруг показались мальчику нарядными и даже праздничными. Где ему искать Деда Мороза Илька по прежнему не знал, но был уверен, что найдёт его. По сугробам Ильке идти не хотелось, и мальчик свернул к воротам, за которыми был выход на другую улицу. В отличие от той улицы, где было много магазинов, на этой улице было тихо и малолюдно. Люди здесь никуда не торопились и даже дома были не большие, многоэтажные, а маленькие, деревянные, совсем как в деревне, где Илька жил с родителями, а где то далеко весело лаяла собака и Илька, не долго думая, пошёл на этот лай. По улице ему два раза попался снеговик, а один раз небольшя снежная горка, на которой катались маленькие, весёлые, похожие на разноцветных гномов малыши за котрым внимательно приглядывали мамы или бабушки. Ильке тоже захотелось скатиться с горки, но он решил, что лучше он сначала найдёт Деда Мороза, а уж потом, когда Дед Мороз выполнит его желание, он непременно скатится с горки и не один раз и даже покатает на горке Машку. А что тут такого? Мама наверняка разрешит. В таких весёлых раздумьях Илька сам не заметил, как свернул в маленький переулок, незаметно для себя прошёл его и уткнулся в высокий деревянный забор утыканый сверху проволокой. За забором заливались лаем собаки. Илька хотел повернуть назад, но увидел в заборе дырку. Дырка была маленькая, и кто нибудь больше Ильки вряд ли пролез в нее, но Илька смог, хотя ему и пишлось для этого лечь животом на снег. Илька лёг, покряхтел немного, протискиваясь и очутился в странном месте, как бдто из фантастического кино которое Ильк смотрел по телевизору давно, ещё когда он был совсем маленьким. Повсюду высились какие то железные штуки, на которых висели провода, много проводов, и железных штук много. Немножко приглядевшись, Илька понял, что на эти железные штуки можно даже залезть, а если залезть, то можно посмотреть далеко ли та улица, на которой Илька видел деда Мороза и может быть туда можно пройти каким нибудь более коротким путём. Илька поднялся на ноги и двинулся, было к железной штуке, как вдруг неизвестно откуда выскочила целая стая больших, грозного вида собак которые сломя голову понеслись к Ильке. Эти собаки совсем не были похожи на добрую и ласковую Грету, это Илька понял с первого взгляда. А ещё он понял, что если немедленно отсюда не убежит, то эти собаки его съедят и даже косточек от Ильки не оставят. Ильке стало страшно, так же страшно как тогда в машине, когда они летели по скользкой ночной дороге навстречу огромной фуре и остановить их маленький старый Москвич, у папки не было ни сил, ни возможностей. Илька заревел, плюхнулся пузом на снег и полез обратно в дырку. Но лезть было трудно, и дырка стала как будто меньше и собаки подскочили. Ногу у Ильки обожгло, Илька закричал, рванулся изо всех сил и зарёванный, ободранный и смертельно испуганный, вырвался в переулок и хромая побежал как можно дальше от страшного забора. Уже третий час Стася и Игнат,- так мужчина представился Стасе, колесили по ближлежащим к их дому улицам. -Ну, он же не мог далеко уйти, он такой маленький? – то и дело встревоженно спрашивала у Игната Стася, а Игнат только пожимал плечами и внимательнее всматривался в проходивших и пробегавших мимо детей. Детей в этот день на улице было много, начались каникулы и счастливая рябятня высыпала на улицы города, чтобы вдоволь набегаться, накататься на санках и коньках, накидаться снежками и слепить самую лучшую на свете снежную бабу. Но Ильки среди них не было и постепенно на Стасю накатило отчаянье. Игнат пытался её утешить, сворачивал то в один переулок, то на другую улицу, но всё было бесполезно. Ильки нигде не было. -Может обратимся в полицию?- предложил Игнат сворачивая в очередной переулок,- у них больше возможностей найти мальчика. Стася хотела согласиться и в этот самый миг Игнат со страшными ругательствами крутанул руль, машину занесло, тормоза отчаянно завизжали, и не успела Стася по настоящему испугаться, как их огромный чёрный ВМW остановился всего т в нескольких сантиметрах от большого старого тополя, росшего на обочине дороги. -Блин, блин, блин,- взревел Игнат, выскакивая из машины и кидаясь к маленькому разноцветному комку, неподвижно лежащему на дороге.
Илька открыл глаза, и взгляд его упёрся в белый потолок. Потолок явно был больничным, но что-то в нём было необычное. И Илька понял что. Обычный больничный потолок всегда белый, а этот потолок был весь в больших воздушных шарах. Шары были повсюду, они висели на потолке и когда Илька перевёл взгляд в сторону и на пол, то увидел шары на полу. Вся палата была завалена шарами, а на тумбочке рядом с кроватью стояла маленькая пушистая елочка, украшенная разноцветными шарами. Дверь заскрипела, отворилась и Илька даже зажмурился. В палату входил Дед Мороз! Самый настоящий Дед Мороз, в самом настоящем синем, расшитом серебром костюме, с посохом и с большим синим мешком за спиной. -Добрый день, Илья!- Весело сказал Ильке Дед Мороз,- я вижу тебе уже лучше! А ещё я знаю, что ты меня искал. -Я искал,- шёпотом сказал Илька, вслух говорить Илька не мог, горло у него почему то пересохло и страшно хотелось пить, - ты ведь, правда, самый настоящий, взаправдашний Дед Мороз? - Конечно самый настоящий, - улыбнулся Ильке Дед Мороз, - давай, загадывай своё желание! Я постараюсь его исполнить. -Правда,- ещё раз прошептал Илька, - правда? Ну, тогда Дед Мороз, пожалуйста, верни всё назад, и маму, и папу и Бабушку и Машку! И чтоб аварии вовсе той не было, и все они были живые! Пожалуйста, Дед Мороз, верни мне их назад! Дед Мороз грустно покачал головой. Прости, Илюш, - тихо сказал он,- прости, я не настолько всесилен. Я не могу менять прошлое, но я могу изменить будущее. Твоих родителей я вернуть не могу, но в этом городе есть два человека которые любят тебя больше всего на свете. Они любят тебя и любят друг друга, и если ты им поверишь и попробуешь тоже их полюбить, то у вас будет самая настоящая семья. И я могу тебе её подарить. Дед Мороз улыбнулся Ильке и, как Ильке не было грустно, мальчик улыбнулся Деду Морозу в ответ. А Дед Мороз достал из мешка большую коробку, перевязанную цветной лентой и положил её на тумбочку. -Это конструктор,- сказал он Ильке, - надеюсь, что он немного скрасит твоё пребывание тут ну а ты всё- таки подумай над моими словами. Дед Мороз вышел, Илька устало откинулся н подушку и закрыл глаза. Ему было немного грустно, но Илька не плакал, а вскоре дверь снова открылась и в комнату вошла девушка, которую Илька уже видел. Это была та самая девушка, которая привела Ильку к себе домой. Девушка держлас за руку высокого лысого мужчины в мохнатом свитере и неуверенно улыбалась Ильке, и мужчина улыбался Ильке, и Илька сразу понял, что это хорошие люди, и он обязательно с ними подружаться и может быть Дед Мороз был прав, говоря Ильке, что у него всё-таки может быть настоящая семья. Илька улыбнулся им в ответ, откинулся на подушки и, глядя в украшенный шарами потолок подумал: «Спасибо тебе Бог. Я знал, что ты мне поможешь. Раз маму с папой и Машку с бабушкой уже совсем никак не вернуть то пусть эти люди будут моя семья» И Бог услышал его, хотя Илька сказал всё это не вслух, а мысленно. Но Бог всё равно его услывшал, ведь он всегда слышит нас, если мы обращаемся к нему. И Илька знал это. Ильке даже показалось что Бог смотрит на него своим добрыым, мудрым, немного грустным и всепонимающим взглядом и улыбается ему Ильке, словно говоря что вот теперь всё на самом деле будет хорошо.
Дата: Понедельник, 16.07.2012, 00:56 | Сообщение № 6
Йориэ, у меня есть не грустные. Это детские сказки. Например Вечерние сказки печатали в журнале "Барнаул литературный" Вечерние сказки.
Тили – тили – тили - бом В колокольчик звонит гном, Старый – старый добрый гном. Засыпай скорей дружок – гном придёт на огонёк, Принесёт в корзинке сказки и картинки. Тили – тили – тили – бом В колокольчик звонит гном. Глазки закрываются – сказка начинается.
В одном старом городе, таких небольших городков, маленьких и уютных, очень много по всей России, на самом краю города, в старом деревянном доме, скрипучем словно старик, жил маленький мальчик по имени Антошка. Вместе с Антошкой в старом доме жили мама, папа, бабушка с дедушкой и ещё кто-то. А вот кто этот таинственный кто-то об этом вы узнаете немного позже, когда придёт время. Антошке в то время было четыре года, это был самый обыкновенный мальчик, такой же маленький, любопытный и забавный, как и все другие мальчики в его возрасте. Мама, папа и бабушка с дедушкой очень любили своего Антошку, любили и ласково звали его Одуванчиком, Это потому что волосы у Антошки были светлые и пушистые, совсем как пух у одуванчиков. А глаза голубые, как лесные озёра и почти такие же большие. Ещё у Антошки был курносый нос и пухлые, розовые щёчки. И нос и щёчки были густо усыпаны веснушками похожими на маленькие, весёлые солнышки. В общем, вы убедились, что Антошка был самый обыкновенный мальчик, такой же, как сотни тысяч других мальчиков, Антошек, Никиток, Серёжек, Валериков, Данилок, Владиков и Саш. Все их имена мы сейчас перечислять не будем, потому что у нас не останется времени на сказку, а ведь нам столько ещё надо рассказать. Ну, вот хотя бы про Антошкиных маму и папу. Это тоже были самые обыкновенные мама и папа, хотя Антошка, конечно, думал иначе. Мама у Антошки была самая красивая, самая добрая, самая умная и работала она в детской библиотеке. Мама выдавала ребятам интересные книги, когда им хотелось немного почитать. Антошке мамина работа очень нравилась, иногда мама брала Антошку с собой и там, среди бесчисленных полок уставленных книгами Антошка ощущал себя Алладином в пещере с сокровищами. Про Алладина Антошке рассказывала мама. И о том, что книги это самые настоящие сокровища тоже сказала Антошке мама. И Антошка сразу же ей поверил. А как же иначе, ведь мамы никогда не обманывают своих сыновей! К тому же книги действительно напоминали Антошке сокровища, иногда они были такие растрёпанные и пухлые и пахли как-то особенно, волшебно, совсем не так как те новенькие книжки, которые покупала Антошке мама. Хотя и новенькие книжки тоже пахли замечательно. Уж в чем-чем, а в запахах то Антошка разбирался. К тому же в них были такие красивые картинки! А папа у Антошки был шофёром, наверное, у многих мальчиков папы работают шоферами, но Антошка очень гордился своим папой. Ещё бы! Ведь папа у Антошки был самый большой, самый сильный и самый добрый. Он чудесно пах машинным маслом и бензином, и у него были самые надёжные на свете руки, которые очень весело и очень высоко подбрасывали Антошку в воздух. И всегда ловили. А бабушка и дедушка у Антошки были старенькие, поэтому они не работали. Они были на пенсии, кто не знает, что такое пенсия Антошка может объяснить. Это зарплата, которую взрослые дают бабушкам и дедушкам когда те становятся старенькими и уже не могут работать. На эти деньги бабушка и дедушка покупали Антошке игрушки, конфеты и ещё всякие разные разности. Мало ли что нужно купить в хозяйстве, когда в семье пятеро человек, а дом уже старый и требует ремонта. Хотя и на пенсии бабушка и дедушка не сидели без дела. Дедушка очень любил столярничать. Во дворе у него был небольшой сарайчик, это такой маленький домик в котором не живут, а хранят разные инструменты, например лопаты или грабли, так вот, дедушка превратил этот сарайчик в мастерскую и там у него тоже хранились разные инструменты с совершенно диковинными названиями. Над верстаком, это такой большой стол на котором работают столяры, висели разные стамески, ножовки, рубанки, топорики, дрели и ещё множество других инструментов, названий которых Антошка в силу своего малого возраста пока не знал. В сарайчике чудесно пахло опилками и стружками. Золотистые стружки иногда запутывались в дедушкиных волосах, почти таких же кудрявых как у Антошки, и дедушка становился немного похож на Буратино. Антошка со смехом вытаскивал запутавшиеся в дедушкиных волосах стружки, а дедушка целовал его и весело щекотал колючим, щетинистым подбородком. Наигравшись и нащекотавшись, дедушка и Антошка шли завтракать. Или обедать. Или ужинать. И завтраки, и обеды и ужины даже после обеденный чай готовила чаще всего бабушка, наверное, потому что мама почти всегда была на работе. Готовила бабушка очень вкусно. Особенно пекла. Из белой, рыхлой муки, бабушка специально разрешала Антошке её потрогать, она делала упругое тесто для пирогов, булочек и ноздреватых, пышущих жаром пышек. А из жидкого теста пекла восхитительные оладьи и большие, похожие на солнышко блины. Запивать оладьи или блины полагалось молоком, которое бабушке давала корова Зорька. Два раза в день, утром и вечером бабушка шла в небольшой сарайчик, не дедушкин, а другой, в углу двора, и доила живущую там корову Зорьку. Иногда Антошка тоже ходил с бабушкой. И корова, и то, как бабушка её доила, очень Антошке нравилось. Корова была большая, рыжая, в коричневых пятнах, а голова у неё была тоже большая, рогатая, с добрыми, тёмными глазами. Корова была добрая и Антошку любила, когда Антошка приносил её кусок хлеба, густо посыпанный солью, корова слизывала хлеб, а потом облизывала Антошкину щёку и вкусно дышала на него. Это она так его благодарила. Антошке было смешно и щекотно, а бабушка смотрела на них и улыбалась, бабушке нравилось, что Антошка и Зорька дружат. Потом бабушка доила Зорьку, и они приносили в дом целое ведро вкусного, тёплого парного молока. Бабушка цедила его, потом наливала Антошке полную кружку молока и Антошка с удовольствием его выпивал. И ничего вкуснее этого молока Антошка никогда не пробовал. Никакие чупа-чупсы, шоколадки и чипсы с этим молоком не сравнятся. Уж в этом то Антошка тоже твёрдо уверен. Однажды к Антошке в гости приехал двоюродный брат Павлик. Этот Павлик, а он был совсем большой, ведь ему было уже аж целых девять лет, совсем не пил молока. Когда бабушка, подоив Зорьку, звала своих внуков «откушать свеженького», Павлик морщился и говорил, что он не пьет ничего кроме Кока-колы. Антошка, услышав его слова, очень удивился, ну разве можно сравнивать молоко и Кока-колу. Да молоко в тысячу, нет в миллион раз вкуснее, а Кока-колу Антошка один раз попробовал и больше не будет. Коричневая, липкая и в носу щекочет, ну что в ней хорошего Павлик нашёл, Антошка совсем не понимал. Может когда подрастёт – поймёт. Хотя Антошка вовсе не считал себя маленьким. Скорее наоборот. Ни один взрослый, на всём белом свете, а мама говорила, что он огромный – огромный, такой, что и за год на Антошкином велосипеде не объедешь, не знает того – что знает Антошка. Ну, вот хотя бы про Ерохина. Кто такой Ерохин? – Спросите вы. А вот и не знаете! А Антошка знает. Ерохин это домовой. Да – да, самый настоящий домовой, хотя и маленький, чуть больше Антошкиного мизинца. Откуда он взялся? Не знаете? А я знаю. Ведь Антошка рассказал мне всё, абсолютно всё. И теперь я тоже знаю всё и про Ерохина, и про троллей и про цветочных эльфов. И ещё много чего знаю. И если хотите я и вам обо всём рассказу. Ведь Антошка совсем – совсем не против, он тоже с удовольствием послушает меня, потому что все малыши очень любят, когда им рассказывают сказки. Даже если знают их наизусть…
Сказка первая.
По вечерам, после того как Антошка поужинает, почистит зубки, искупается, посмотрит «Спокойной ночи малыши» и выпьет последнюю кружку тёплого молока с чайной ложечкой мёда, Антошку укладывали спать. Может, какие то дети и капризничают, когда их укладывают спать, но Антошка никогда не капризничал. Да и с чего бы ему было капризничать, ведь у него была такая уютная кроватка, такая мягкая, маленькая подушечка, такое красивое и тёплое одеяльце. К тому же вечером, когда Антошка укладывался спать, мама всегда рассказывала ему сказку. Не обязательно новую, чаще всего это были знакомые сказки, про репку, про колобка, или про Серебряное копытце. Но Антошка любил разные сказки, ведь какой бы ни была сказка, после неё Антошке снились замечательные, просто волшебные сны. И обязательно добрые. Вот и в этот день, всё было как обычно. Антошка, как всегда поужинал. Домашний творог с клубникой и сметаной свежие, посыпанные сахарной пудрой плюшки он умял за несколько минут, почистил зубы, причём с удовольствием, ведь это такое интересное занятие. Не верите? Сами попробуйте. Только чистите старательно, иначе зубки не будут сверкать, как сверкают они у Антошки. Потом Антошка искупался. Ну конечно не совсем сам. В большой ванне Антошке купаться одному не позволяли, и купал его папа. Но это даже интереснее. Они вдоволь наплюхались, наигрались корабликами, напускались мыльных пузырей и чистый, одетый в голубую пижамку Антошка уселся перед телевизором. И опять всё было как обычно. Антошка вдоволь нахохотался над «Смешариками», спел вместе со всеми последнюю песенку, выпил молоко, послушал сказку, и мама ушла. А Антошка, почему-то, ещё не уснул. Он тихо лежал в своей кроватке и глядел на слабо колыхающийся от тёплого летнего ветерка – тюль. За окном шевелились ветки сирени, черёмуха приветливо помахивала Антошке своими корявыми ветвями и глазки у Антошки постепенно стали закрываться. Он уже почти спал, когда рядом с его кроваткой, послышался какой то шорох, а потом топоток. Тихий такой топоток, но быстрый. Как будто кто-то крохотный быстро пробежал рядом с Антошкиной кроваткой. Пробежал и стих. А потом послышалось пыхтение. Тоже тихое, едва слышное. Сон с Антошки мигом слетел. Нет, он не испугался, Антошка уже давно почти ничего не боялся, и уж, по крайней мере, темноты уж точно не боялся. Но ему стало любопытно. Настолько любопытно, что Антошка не выдержал и вскочил. Вскочил и прямо перед собой увидел гнома. Или не гнома. Но то, что человечек сидящий перед Антошкой был крохотный, не больше его мизинца, Антошка разглядел даже в темноте. Реакция у Антошки всегда была хорошая, крохотный человечек и пикнуть не успел, как уже оказался в пухлой Антошкиной руке. - Пусти! Пусти!- Забарахтался крохотный человечек, пытаясь выбраться из Антошкиного кулачка. Антошка с удивлением разглядывал человечка. Сказать, что этот человечек был похож на Антошку – значит, ничего не сказать. У него были такие же, как у Антошки голубые, чуть удивлённые глаза. Такие же пушистые, похожие на одуванчиковый пух – волосы. Такой же курносый нос. И такие же веснушки. Только одежда у него была другая. На Антошке была голубая пижамка с медвежатами, а на крохотном человечке длинное белое платьице. - Ты кто?- Удивлённо спросил Антошка маленького человечка,- девочка такая маленькая, да? - Сам ты девочка, - обиделся человечек,- Ерохин я. А ты, почему не спишь? - Ерохин – это фамилия,- рассудительно сказал Антошка,- и Ерохин - это я. Это моя фамилия. - Твоя фамилия – а моя имя,- буркнул крохотный человечек, всё ещё пытаясь выбраться из Антошкиного кулачка. Но Антошка держал человечка крепко. - Правильно говорить не моя имя – а моё имя,- сказал он человечку, пытаясь погладить его по пушистой головке. - Пусти!- Изо всех сил заверещал крохотный человечек, отталкивая от себя Антошкин пальчик,- пусти! Что я тебе, пупсик что ли – трогать меня? Как хочу, так и говорю. Тебя не спрошу! И вообще, ты, почему не спишь? По всем правилам ты уже десятый сон должен видеть. Человечек всё-таки выбрался из Антошкиного кулака, для этого ему, правда, пришлось Антошку немного укусить. - Невежливо кусаться!- Завопил Антошка, потирая укушенный палец. - Не ори, мама придёт,- спокойно сказал крохотный человечек, усаживаясь на Антошкиной подушке и расправляя платьице.- Раз уж ты не спишь, давай знакомиться. Чтобы всё чин по чину было. - Давай, - весело согласился Антошка, сразу же замолкая и даже зажимая себе рот ладошками,- а ты кто? - Ерохин я,- повторил крохотный человечек,- тролли мы, домовые тролли. Живём под печкой. Вам людям про нас знать не полагается. И вообще – спи, давай, завтра проснёшься, будешь думать, что я тебе приснился. - Не, - покачал головой Антошка, - не буду я так думать. Я-то знаю, что я не сплю. А ты тролль - мальчик, или тролль – девочка? - Мальчик, конечно, - обиделся Ерохин, - ты же видишь, что я как ты. Или ты думаешь, что ты девочка? - Я мальчик, - сказал Антошка, с некоторым недоверием разглядывая Ерохина, - на мне штанишки. А ты, почему в платье? - Сам ты – в платье, - совсем разобиделся Ерохин, и ласково погладил своё платьице,- это рубашка, мне её бабушка сплела. Вот тебе твою одёжу кто плёл? - Никто,- растерянно сказал Антошка,- мама в магазине купила. - А у нас магазинов нетути,- важно сказал Ерохин,- у нас одёжу старшие плетут, те которые волшебствами владеют. Из паутины, из травы, из лунного света. Вот у меня, например – из лунного света рубашечка. Знаешь, какая мягкая да прохладная? Вот потрогай! Да потрогай ты, потрогай, не бойся! Антошка осторожно, одним пальчиком прикоснулся к Ерошкиной рубашке. Рубашка действительно оказалась мягкая и прохладная. Антошкин палец как будто окунулся в серебристую мягкость, и она стекала по нему, легко, как вода в лесном ручейке. - Хорошая рубашка, - искренне сказал Антошка, - у меня такой нет. Только длинная очень. И штанишки твои где? Большим без штанишек нельзя ходить. - Так то большим,- рассудительно сказал Ерохин,- а я и не большой вовсе. Я как ты, мне четыре зимы всего. Вот вырасту – будут и у меня штаны, а сейчас мне и без них хорошо. Антошка с удивлением смотрел на тролля, а Ерохин, нисколько не обращая на его удивление внимания, расселся на подушке, разгладил свою рубашку и важно сказал. - Ну, что, давай что-ли… - Чего давать?- Растерялся Антошка. - Не давать, а давай, - поправил его Ерохин,- беседовать давай. - А о чём беседовать? – растерялся Антошка. - Как это о чём,- удивился Ерохин,- о разностях всяческих, об интересностях. Али ты не умеешь? Ну, коли так, так хоть сказки давай рассказывать. Ты сказки то хоть знаешь? - Конечно, знаю, - обрадовался Антошка,- и про репку знаю и про колобка и про бабу Ягу знаю… - Ну-у-у, про репку,- протянул Ерохин,- про репку все знают. И вообще про репку – это для маленьких. Давай лучше сами сказку придумаем. - Как это сами?- Удивился Антошка,- разве сказки придумывают. - А ты как думал,- пожал плечами Ерохин,- откуда ж они тогда берутся? - Из книжек,- про книжки Антошка почти всё знал,- а книжки из библиотеки. Или из магазина. - Из магазина,- передразнил Антошку Ерохин,- а в книжку то эти сказки как попадают? Сами запрыгивают что-ли? - Да нет,- рассмеялся Антошка,- конечно не сами. Писатели их пишут… - Ну вот, писатели, - согласился с Антошкой Ерохин,- а писатели это тоже люди, такие же как мы. И сказки они эти выдумывают. Воображают. Представляют. Ну, как например…- Ерохин задумался,- представь например, что сейчас зима. - Зима?- Удивился Антошка,- как же зима – когда лето! - А ты представь! Вообрази! Ну, вот закрой глаза. Закрой! И вообрази! Антошка закрыл глаза и попробовал вообразить. И даже вздрогнул от удивления, но только покрепче зажмурил глаза. А в комнате зазвучал тихий, немножко волшебный голос Ерохина.
Сказка про снежинку.
Зима в этом году наступила поздно. Можно сказать, она вообще не хотела наступать. Декабрь уже подходил к концу, а улицы города стояли серые, голые, нахохлившиеся и бесснежные. На дорогах и тротуарах стояли бесчисленные лужи. К утру, они слегка подмерзали, но быстро оттаивали. Дворники давно уже убрали облетевшие с деревьев листья, и земля под деревьями тоже была серая, неуютная. Люди с большими зонтами то и дело поглядывали на небо. Ждали когда же, наконец, закончится этот бесконечный дождь и наступит настоящая зима. А зима и не думала наступать. Улицы города уже украсились разноцветными гирляндами, а на главной площади города выросла большая, украшенная разноцветными игрушками елка, а снега всё так и не было. И ледяных фигур деда Мороза и Снегурочки тоже не было, и даже высокой, захватывающей дух горки не было, потому что не из чего их было делать. Ведь вода в реке тоже не замёрзла, текла себе мутная и тёмная, озябшая под бесконечными дождями, и текла. А люди в городе ждали праздника. Но какой Новый год без снега? В такую слякотную погоду и дед Мороз то, наверное, в город не придёт. Разве захочется ему под дождём мокнуть. А Снегурочка под дождём и вовсе растает. И останутся дети без Нового года и без подарков. Именно так думала маленькая девочка Ксюша. И настроение у неё было, мягко сказать, не очень весёлое. Ведь Новый год был самый любимый Ксюшин праздник. Именно в Новый год, а точнее первого января, у Ксюши был день рождения. Некоторые дети не очень любят, когда Новый год и день рождения совпадают, а Ксюша любила. Ведь этот день был в два раза веселее. И подарков тоже было в два раза больше, и от родителей и от деда Мороза, и поздравлений в два раза больше! А теперь что же получается? Раз Нового года не будет, значит, день рождения тоже отменяется? И ей никогда не исполнится пять лет? Ксюша просто места себе не находила от волнения. Каждый вечер, ложась спать, Ксюша загадывала только одно желание. Ей хотелось, чтобы ночью закончился, наконец, этот противный мокрый дождь и выпал снег. Настоящий снег. Белый, лёгкий и пушистый. И вот наступило тридцать первое декабря. Всю ночь девочка спала беспокойно, ворочалась, то и дело просыпалась и прислушивалась. Шумит ли дождь или наступила, наконец, долгожданная снежная тишина. Но дождь всё шумел и шумел и уставшая и измученная, Ксюша, наконец, заснула, а проснулась от странной, даже какой то непривычной, тишины. Надо сказать, что Ксюша была девочкой слабой и болезненной, поэтому в детский сад её родители сдавать не стали и когда они уходили на работу, Ксюша оставалась с бабушкой. Бабушку Ксюша очень любила, вместе они гуляли, вместе готовили обед или даже ужин, вместе читали сказки, вместе рисовали, лепили и даже играли в куклы, а то и вовсе в кукольный театр. Ксюше даже не верилось что бабушка взрослая и даже старенькая, ведь бабушка всегда была весёлой и задорной. Совсем как девочка. Она даже в мячик играть умела! И всегда придумывала весёлые игры. Вот и сейчас, стоило Ксюше открыть глаза и прислушаться, как по комнате зашуршали мягкие бабушкины тапочки. - Ну, вставай уже, вставай, внученька,- радостно приветствовала бабушка внучку,- что-то разоспалась ты нынче. А дождик то кончился, земельку морозцем прихватило. Умывайся, завтракай, да и гулять пойдём! Гулять – это здорово! Под проливным дождём и по лужам не очень-то разгуляешься, поэтому Ксюша не стала перечить, быстро умылась, оделась, позавтракала и вскоре уже натягивала на себя ярко розовый с весёлыми разноцветными утятами зимний комбинезон. Сама застегнула шапку, сама завязала шнурки на высоких зимних ботиночках, сама надела варежки, красивые, красные, связанные добрыми бабушкиными руками. Только шарфик повязала ей бабушка и то, потому что Ксюша ещё не умела его завязывать сзади. И вот уже двое, бабушка и внучка, вышли на улицу. Дождик действительно кончился, землю подморозило, дома и деревья покрылись сверкающим серебристым налётом. И всё-таки это был не снег, и деревья, несмотря на не по-зимнему яркое солнце, выглядели замёрзшими. - Да,- протянула бабушка,- снежок бы не помешал. Новый год нынче, а берёзки и ёлочки без шубок стоят. Холодно им. - Холодно,- тихо повторила за бабушкой Ксюша,- а что бабушка, если снег не выпадет, то и Новый год не настанет? - Новый год то настанет, обязательно настанет, да ведь без снега то и Новый год - не Новый год и праздник – не праздник. - И то правда,- грустно сказала Ксюша,- и праздник не праздник. Без горок-то какой праздник.- И она подняла голову к небу.
А в это время над городом медленно собирались огромные, снежно белые снеговые тучи и было их так много, что они вовсе не помещались в небе, наталкивались друг на друга и недовольно потрескивали и шуршали. В одной из таких туч жила поживала большая, но ещё маленькая, пушистая, похожая на серебряную звёздочку снежинка. Снежинке давно уже наскучило сидеть в тесной туче, ведь снежинок здесь было так много, что и снежинке некуда было упасть, и маленькая снежинка очень боялась, что помнёт здесь свои красивые серебряные лучики. Она давно уже просилась на улицу, да и её сестрицы снежинки тоже, но мама туча никак не хотела их отпускать. - Успеете на улицу то, - говорила им мама туча,- на улице тепло, вы в такой теплоте живо растаете, в дождик превратитесь. И снежинке приходилось терпеть, может дождиком быть и неплохо, но снежинке очень уж не хотелось, чтобы её красивые серебряные лучики растаяли. И хотя ей было очень интересно узнать, какая она там земля и как она выглядит, снежинка терпела и только изредка подлетала к самому краю тучи, пытаясь выглянуть наружу. Но мама туча так крепко сжимала свои объятья, что маленькой снежинке не разу это не удалось. А снежинок в туче с каждым днём становилось всё больше и больше и вскоре снежинке стало так тесно, что она всерьёз стала опасаться за свои лучики и уже подумывала о том, что если уж ей суждено лишиться своих лучиков то можно, пожалуй, как-нибудь выбраться наружу и посмотреть, наконец, какая же она всё таки земля. Пусть даже ей придётся превратиться в дождик. Но до этого не дошло. Пришёл день, когда мама туча разжала, наконец, свои объятия и выпустила снежинок на волю. Снежинка выпорхнула наружу, сияющая и искрящаяся всеми своими лучиками. Не веря своему счастью, закружилась она над землёй, такой большой и необъятной что у снежинки дух захватывало от восторга. Она и не представляла что мир такой огромный. И какой красивый! Уж в чём-чём, а в красоте то Снежинка толк знала. Какие красивые серебристые облака проплывали по голубому небу! Какой красивый, сияющий золотом круг освещал всё вокруг! Правда Снежинке, отчего-то казалось, что приближаться к этому кругу всё-таки не стоит. Лучше любоваться им издалека… Снежинка и любовалась, а потом перевела взгляд на землю. Надо сказать что город, в котором жила Ксюша уже казался не таким мрачным и серым как совсем ещё недавно. Первые снежинки, самые нетерпеливые и торопливые уже присыпали замёрзшие лужи и серый асфальт и город словно накрылся белым покрывалом. А озябшие деревья надели на себя белоснежные, сияющие серебром шали. Город словно принарядился, стал выглядеть празднично. Именно так как и должен выглядеть в Новый год. Но Снежинке всё-таки не хотелось опускаться на землю. Она так много времени провела в тесной туче, что невообразимый простор, открывшийся перед ней, просто завораживал маленькую Снежинку. Восхищённая этой необыкновенной красотой Снежинка закружилась в волшебном танце. Раскинув свои лучики-крылья, она кружилась и вертелась, перелетала с одного места на другое, падала вниз и тут же снова взлетала ввысь, а внутри её звенела необыкновенно красивая музыка. А в это время на земле маленькая девочка в красной вязаной шапочке с большим, похожим на красное солнышко помпончиком, стояла и, распахнув глаза, с восторгом смотрела на падающий снег. Огромные, похожие на волшебных ледяных бабочек снежинки, плавно опускались на город, укрывая его пушистым сверкающим под яркими солнечными лучами одеялом. Уже весь двор был засыпан снегом, все замёрзшие лужи, вся грязь, вся серость моментально исчезли, и город стал нарядным, праздничным и по настоящему новогодним. - Ксюшенька, внученька, ну что же ты стоишь,- опомнилась, наконец замершая, как и внучка, бабушка,- нельзя стоять, замёрзнешь. Пойдём лучше снеговика лепить. - Потом снеговика, бабуль,- Ксюша не могла оторвать взгляда от кружившихся под голубым, словно бы умытым небом снежинок,- посмотри лучше на снежинки. Видишь? Бабушка – они как будто танцуют! И девочка раскинула руки и закружилась, словно большая яркая снежинка. Бабушка с улыбкой смотрела на любимую внучку, а Ксюша танцевала и танцевала, а пушистые снежинки покрывали старушку и её маленькую внучку пушистой снежной шалью. А наверху, в голубом небе Снежинка тоже танцевала, и не девочка, ни Снежинка не догадывались о том, как красив и похож их танец. Словно родные сёстры кружились они, одна в небе, другая на земле, и в душе у них играла не слышная ни для кого более, но прекрасная музыка счастья. Ветер подул внезапно, словно бы из ниоткуда, небо резко потемнело и прекрасный танец Снежинки оборвался. Ледяной и колючий, он потащил куда-то Снежинку, то вверх, то вниз, перекручивая и чуть не ломая её прекрасные острые крылышки. Снежинка пыталась сопротивляться, но куда там. Ветер был такой большой и огромный, маленькой Снежинке он показался самым настоящим ураганом. Он гудел и свистел, он страшно хохотал и широко разевал свою жуткую, леденящую крохотную Снежинкину душу, пасть и из этой пасти вырывались всё новые и новые колючие, обжигающие тельце волны. - Ветер то какой поднялся,- встревожено поглядев вокруг,- сказала девочке бабушка,- Ксющенька, внученька, пошли домой. Не то простудишься, ненароком. Опять долго болеть будешь. - Ну, ещё немного, бабушка, ну совсем чуть-чуть,- умоляюще протянула девочка. Ветер и впрямь был холодным, однако девочке очень не хотелось домой. Она вновь подняла голову к небу и глаза её расширились от удивления.- Ой, бабушка, смотри какая красивая и большая Снежинка, я никогда ещё таких не видела. Она выкинула вперёд руку в красной варежке и на варежку опустилась большая, похожая на сверкающую серебряную бабочку снежинка. - Какая красавица,- тихо выдохнула девочка,- она похожа на принцессу… - И впрямь красивая,- улыбнулась бабушка, склоняясь над девочкой и разглядывая Снежинку. А Снежинке вдруг стало легко и покойно, почти совсем как в огромных мягких руках мамы тучи. Ветер свистел и бушевал, а ей было всё равно. Снежинка подняла глаза, и её крохотные серебряные глазки встретились с большими, голубыми, смотревшими на неё с таким восхищением. Девочка улыбалась, и Снежинка тоже улыбнулась и помахала девочке своими лучиками-крылышками. Лучики затрепетали. - Бабушка она такая прекрасная,- восхищённо прошептала девочка, не отрывая глаз от Снежинки,- совсем как живая. Мне хочется её поцеловать. Девочка склонилась над Снежинкой. Тёплое дыханье коснулось лучиков Снежинки. Снежинка затрепетала и растаяла. На ярко красной варежке осталась дрожать большая серебряная капелька. - Бабушка, бабушка,- заплакала девочка,- почему она растаяла. Она теперь умерла да? А Снежинка, теперь-то мы будем называть её Капелька,- лежала на руке у девочки и удивлялась. Почему плачет эта девочка. Почему из голубых как лесные озёра – глаз, текут прозрачные реки воды? Ведь вовсе она не умерла. Нет. У нее, конечно, нет её прекрасных, острых как лучики крылышек, но и Капклькой быть совсем неплохо. Совсем – совсем неплохо. Какие новые, необычные, ни с чем несравнимые ощущения. Словно бы пытаясь доказать девочке что она жива капелька опять задрожала, скользнула по ярко-красной щёрстке рукавички, оторвалась, полетела… и на Землю упала уже крохотной, звенящей Льдинкой. - Пошли домой, внученька,- ласково погладила девочку по голове бабушка,- Снежина не умерла. Сначала она была Снежинкой, затем стала Капелькой, ну а потом Льдинкой. А весной, когда снег и лёд растает, она вновь станет капелькой, напоит землю и из неё вырастет какой-нибудь цветок. Ромашка или может быть твой любимый одуванчик. В природе ничего не исчезает и не умирает бесследно, если мы не относимся к природе жестоко. Люби природу, береги ее, и она будет платить тебе тем же. Девочка вздохнула, улыбнулась неуверенно и робко и взяла свою старую, мудрую бабушку за руку. - А всё-таки Снежинка была такая красивая,- сказала она, вздыхая, когда они открывали дверь своего подъезда. - Конечно красивая,- улыбнулась бабушка, закрывая дверь. А Льдьнка лежала на пушистых, не тронутых ещё ни одной человеческой ногой снежинках и думала о том, как интересно всё устроено в природе, и кто же это такой мудрый кто всё это устроил? И мельком о том, что она и сейчас прекрасна. Вон как сверкают под неровными, прорываящимися сквозь внезапно налетевшими снежными тучами, но всё равно яркими солнечными лучами – бока.
Какая интересная сказка,- тихо прошептал Антошка, глаза у него слипались, но он изо всех сил крепился, стараясь не заснуть, чтобы, ни в коем случае не пропустить, чем же она закончится. - Я ещё никогда таких не слышал. Ерохин а расскажи мне ещё одну сказку. Совсем одну. Коротенькую. - Поздно уже,- сказал Ерохин, тебе спать пора, да и у меня дел полно. На луне покачаться. Со сверчком поговорить. Траву на цветы разложить. Рассвет встретить… дел полно. Антошка не успел усомнится, не успел сказать что такого не бывает, а Ерохин уже вскочил, серебряная рубашонка сверкнула в неярком, словно бы призрачном свете луны и Ерохин исчез а на Антошку словно бы подуло чем-то. Чем то тёплым и ласковым, отчего его и так уже слипавшиеся глаза закрылись крепко накрепко.
Дата: Понедельник, 16.07.2012, 01:02 | Сообщение № 7
Сказка вторая.
Утром Антошке казалось, что всё произошедшее с ним накануне – сон. Тем более что всю ночь ему снилось, что он летает в высоком, пронизанном солнечными лучами небе, а вокруг него под музыку кружатся огромные сверкающие снежинки и маленькие девочки в красных рукавичках. Сон был таких волшебным и вместе с тем таким настоящим, что Антошке не хотелось просыпаться. Однако просыпаться пришлось. Мама была выходная и с утра они должны были отправиться в поликлинику. Нет, Антошка вовсе не заболел. Просто совсем недавно ему исполнилось четыре года и их участковый врач, Татьяна Кирилловна, уже звонила им прося прийти для того чтобы взвесить его, измерить и выяснить наконец как же Антошка вырос за этот год. Вырос Антошка за этот год сильно, он и сам это видел. Прошлогодняя пижамка, да и вся его прошлогодняя одежда тоже, стали ему безнадёжно малы, поэтому идти в поликлинику пришлось. Мама надела на него новый костюмчик, новые кроссовки, новые белые носочки, расчесала его непослушные кудри, пристроила на них кепочку и они пошли. Честно говоря, походы в поликлинику Антошка не очень-то любил. Болел он редко, но зубы ему раза два лечить пришлось, а это, согласитесь, впечатления незабываемые. Народу в поликлинике было много, и большого и маленького. Малыши носились, пищали, смеялись и плакали, а уставшие от такой суматохи, мамы, бабушки, а иногда и папы или дедушки, пытались их успокоить. Антошка тоже побегал и попрыгал. А что же, он не такой как все что-ли? А когда подошла их очередь, не без душевного трепета вошёл в просторный и светлый кабинет Татьяны Кирилловны. После того как его взвесили и измерили Татьяна Кирилловна мягкими, немного прохладными пальцами ощупала ему шею, живот, посмотрела горло, через блестящую, висевшую у неё на шее штучку послушала Антошкино сердце и заявила, что Антошка совершенно здоров поэтому завтра ему надо явиться на прививку. Тут уж Антошка совсем опечалился. Второй поход в поликлинику за два дня, виданное ли дело. Да ещё прививка эта. Что это такое. Мама, очевидно пытаясь его утешить, купила Антошке мороженое и сказала что прививка это совсем не больно и не страшно. Зато он никогда не заболеет опасными и заразными болезнями, которые к тому же ещё трудно лечить. Однако про стоматолога мама говорила то же самое, а страшнее бормашины Антошка ещё ничего в своей короткой жизни не видал. Весь день Антошка помнил про прививку. И когда обедал. И после обеда, когда его укладывали спать. И когда они с дедушкой мастерили кораблик. И вечером, когда запускали этот кораблик в протекавшую неподалёку от их дома речушку. Ну, никак не мог забыть Антошка про прививку что ни о чём другом и думать то не мог. И вечером, после ужина, после купания, после «Спокойной ночи, малыши» Антошка опять не мог уснуть. И чего только мама не делала, чтобы его усыпить. И сказку ему на ночь читала и молоком с мёдом поила.… Ну не спиться Антошке, и всё тут. В конце концов, видя, что мама устала, Антошка решил притвориться спящим. - И что это с ним?- Удивлённо спросила у мамы бабушка,- обычно набегается – еле до подушки доползает, а тут…- Спросила у мамы бабушка, когда мама наконец-то вышла из комнаты и неплотно прикрыла за собой дверь. - Перевозбудился, наверное,- вздохнула мама,- в поликлинике столько народу. Сегодня день здорового ребёнка, так мы около часа в очереди просидели. Я ещё там заметила, что он как то сник. А завтра ещё на прививку. Придётся тебе с ним сходить. Мне-то на работу надо. - Ну, надо – так надо,- сказала бабушка,- отчего ж не сходить то. Антошка только вздохнул. «Лучше бы бабушке было некогда»- подумал он, и в это самое время мимо него что-то промелькнуло что-то большое и блестящее. Промелькнуло и спланировало прямо Антошке на одеяло. - Ерохин!- Крикнул Антошка, подскакивая на своей кроватке, так что одеяло свалилось на пол,- ты, что по правде значит, а не сон? - Сон. Сон.- Капризно пробурчал Ерохин, с трудом выбираясь из под тяжёлого для него одеяла,- Орёшь тут. Коняшку мою напугал. Он отвалил одеяло и из под него выбралась не просто большая, а прямо таки большущая стрекоза. Она встряхнулась, взлетела и сердито жужжа, вылетела в раскрытое окно. - Ну вот,- обиженно вздохнул Ерохин,- покатался. Теперь она ни за что меня не покатает. А ты почему опять не спишь,- набросился он на Антошку,- время то какое… Ты уже десятый сон должон видеть. -Не спится мне,- вздохнул Антошка,- меня мама сегодня в поликлинику водила. И завтра опять поведут. На прививку. - А что такое прививка?- Заинтересовался Ерохин, запрыгивая к Антошке на кровать и мигом позабыв про свою обиду. - Она вкусная? Ей можно играть? Антошка удивился. - Ты что совсем – совсем ничего не знаешь про прививки? Тебе что – их не ставили? - Нет,- помотал головой Ерохин,- в угол меня ставили, а в прививку – нет. - Не в прививку – а прививку,- поправил Ерохина Антошка, - прививка это такой укол, его ставят, чтоб не заболеть… - А-а,- перебил Антошку нетерпеливый Ерохин,- в угол ставят укол. Так чего же ты зря боишься? Или тебе его жалко? Антошка вздохнул. - Ничего-то ты не понимаешь, махонький, - солидно, совсем как бабушка сказал он,- укол – это шприц такой, с иголкой. В него наливают лекарство, а потом это лекарство в тебя, то есть в меня укалывают. Под лопатку, ну или там,- Антошка смутился,- в попу. А лекарство щиплется. У Ерохина глаза стали большие-большие, чуть не в пол-лица. - А зачем его в тебя укалывают,- боязливо спросил он,- раз он ещё и щиплется? - Чтобы я не заболел,- опять вздохнул Антошка,- если заболею, каждый день уколы ставить будут. И лекарства горькие давать. - Да-а,- покачал головой Ерохин,- тяжёлая у вас у детей жизнь. Ни тебе полетать на стрекозе, ну или там, на жуке, каком. Ни поколдовать. Спать к тому же по ночам заставляют. Как раз тогда когда всё самое интересное происходит. Да ещё уколы ставят щипучие. И Ерохин с сочувствием посмотрел на Антошку. А Антошке так жалко себя стало, так жалко, что у него сами собой слёзы из глаз покатились. - Эй, ты че,- забеспокоился Ерохин,- ты это… такой большой и плачешь. Давай, что ли в сказку поиграем. - Давай кивнул головой Антошка,- ему было немножко стыдно, что он расплакался, и он хотел, чтобы Ерохин поскорее об этом позабыл,- а в какую сказку мы будем с тобой играть? - А в эту самую… про прививку. Вот закрой глаза.
Сказка про прививку.
В одном лесу жили-были два зайчонка. Одного из них звали Гришка, а второго Стёпка. Стёпка был зайчик смелый и шустрый. Бегал быстро, прыгал высоко и никого-никого не боялся. Ни злого волка, ни хитрую лису, ни сову, ни даже кусачих комаров. А Гришка был зайчик хилый, трусливый. Всего-то он боялся. И злого-презлого волка, и хитрую-прехитрую лису, и злющую сову, и даже кусачих комаров и тех боялся. Так боялся, что даже и бегать не мог. Боялся что догонят. Сидел себе под кустиком и дрожал. Так его и прозвали в лесу – Гришка-трусишка. Вот так жили они в лесу и жили, Гришка со Стёпкой. Дружили. Стёпка надеялся, что отучит трусливого Гришку бояться. А Гришка завидовал Стёпке. Завидовал что Стёпка такой быстрый. Завидовал что Стёпка такой весёлый. Завидовал что Стёпка такой смелый. Но сам перестать бояться никак не мог. Где тут перестанешь – когда и перестать, то страшно. Перестанешь бояться, а вдруг все подумают, что Гришка обнаглел. Так и съедят, пожалуй. Всё время Гришка беды ждал. А она взяла и пришла. Как-то раз ранним летним утром, когда птички весело распевали свои задорные утренние песенки, заскочил за Гришкой Стёпка и поскакали они к Быстрому ручью. Искупаться. Земляники поесть. Стёпка скакал быстро. Беззаботно. По сторонам почти не оглядываясь. Да разве можно в такое весёлое летнее утро чего-то бояться. А Гришка скакал осторожно. Рывками. Петляя и то и дело, заскакивая под кустик. Спрятаться. Отсидеться. Оглядеться, нет ли где какой опасности. Известно ведь, появится – поздно будет. Он-то первым и увидел большое объявление, висевшее на дикой яблоне. И вот что там было написано.
ОБЪЯВЛЕНИЕ!!!
ВСЕ ЗВЕРИ: УЖИ, ЕЖИ, ЗАЙЦЫ, ЛИСЫ И ПРОЧИЕ, ПРОЧИЕ, ПРОЧИЕ, ДОЛЖНЫ ЯВИТЬСЯ К БОЛЬШОМУ ДУБУ НА ОПУШКУ ЛЕСА. СТРАШНАЯ ИНФЕКЦИЯ НАПАЛА НА ЛЕС, ЧТОБЫ НИКТО НЕ ЗАБОЛЕЛ ДОКТОР АЙБОЛИТ БУДЕТ ДЕЛАТЬ ПРИВИВКИ. ЗВЕРЯТА: ЛИСЯТА, ЕЖАТА, ЗАЙЧАТА, БЕЛЬЧАТА, ВОЛЧАТА И ПРОЧАЯ МЕКАЯ ЛЕСНАЯ ДЕТВОРА ПРОПУСКАЮТСЯ БЕЗ ОЧЕРЕДИ! ЯВКА ОБЯЗАТЕЛЬНА!
Прочитал Гришка объявление и задрожал. Что ещё за инфекция неведомая и страшная напала на лес. Где она прячется. Вдруг на Быстром ручье. Они со Стёпкой туда прискачут, а инфекция на них нападёт. То-то страшно будет. Лучше пока не поздно домой вернуться. Так Гришка и сделал. Даже Стёпку забыл предупредить. Вернулся Гришка домой, а там мама. Про объявление всё знает и велит на прививку собираться. Задрожал Гришка, затрясся, да ничего не поделаешь. С мамой не очень-то поспоришь. Взяла она Гришку за лапку, и пришлось ему на прививку идти. А Стёпка к Быстрому ручью прискакал, глядь, нету Гришки. Звал его, звал Стёпка. Не дозвался. Ждал, ждал. Не дождался. Пришлось Стёпке возвращаться. Гришку искать. Ведь не бросишь же трусливого друга в беде. Так и Стёпка объявление увидел. Увидел, прочитал и понял, куда Гришка подевался. Вернулся он домой, сказал маме про объявление и пошли они вместе на прививку. А у Большого дуба на опушке леса уже настоящий медицинский кабинет открылся. Доктор Айболит всем прививки ставит, а шустрая сорока в белом фартучке ему помогает. Очередь к доктору Айболиту большая выстроилась. Тут и птицы и звери, и большие и маленькие и никто ни с кем не ссорится. Все сидят чинно, мирно. Не ссорятся. А за порядком старый Журавль следит. Он птица строгая. Справедливая. Увидел Стёпка Гришку, сел рядышком, а Гришка от страха белее мела. Белее самого белого снега. Сидит, дрожит так, что, кажется, сейчас на самые мелкие косточки рассыплется. А очередь движется. Одни звери из кабинета выходят. Другие входят. Подошла и очередь Гришки. Страшно ему. - Иди ты вперёд,- шепчет Гришка другу Стёпке. - Ну ладно,- пожал плечами Стёпка,- если ты так хочешь.- И вошёл в кабинет. А Гришка пуще прежнего затрясся. Не долго пробыл в кабинете Стёпка. Только вошёл а уже глядь – выходит. И рот до ушей. Кинулся к Стёпке Гришка. - Ну как? Больно? - Ну что ты,- успокаивает его Стёпка,- совсем не больно. Как комарик укусил. - Как комарик,- протянул Гришка и вспомнил кусачих комаров с их колючими носиками. Тут уж никакая мама не смогла Гришку удержать. Встрепенулся он да такого стрекача задал, как никогда в жизни ещё не бегал. Убежал подальше от Большого дуба, да и спрятался в Густые и Колючие кусты, чтобы ни мама, ни Стёпка, ни доктор Айболит его не нашли. Забился в самую середину, да и уснул в темноте. Искала Гришку мама, искал папа, искали бабушка с дедушкой. Не нашли. Искал Гришку Стёпка, искали его мама, папа, бабушка с дедушкой. Не нашли. Искал доктор Айболит с шустрой сорокой. Не нашли. А вот страшная инфекция нашла. Напала она на спящего зайчонка, и заболел Гришка. Поднялась у него температура. Затрясло его, залихорадило. Заболели у него косточки. Ни встать, ни пошевелиться Гришка не может. Даже на помощь позвать и то сил не хватает. Так бы и умер Гришка, если бы не старый ёжик. Искал он грибы, да и услышал, как в кустах кто-то стонет. Раздвинул он кусты, а там зайчик. Позвал ёжик на помощь. Прибежала мама, прибежал папа, прибежали дедушка с бабушкой. Прибежал Стёка. Прибежал доктор Айболит. Прилетела шустрая Сорока. Вытащили Гришку из кустов, принесли домой. Целую неделю Гришка болел. Три дня без сознания лежал. Ставили ему щипучие уколы. Поили горькими таблетками и микстурами. Похудел Гришка, осунулся. Еле встал. Вышел на улицу, а там ребята-зайчата в мячик играют. Бельчата по веточкам в догоняшки скачут. Лягушата в луже купаются. А Гришка от слабости дрожит. Еле-еле лапки переставляет. Сел Гришка на пенёк, сидит, на играющих зверят смотрит. И так вдруг ему грустно стало. Понял вдруг Гришка, что из-за трусости своей ещё в большую беду попал. И решил Гришка бороться с трусостью. Зарядку каждый день делать стал. С другими зверятами играть стал. Окреп. Подрос. В лесную школу пошёл. А к осени превратился в большого, умного, совсем даже не трусливого зайчика. Сказка кончилась. Антошка открыл глаза и посмотрел вокруг себя. Только-только он был в волшебном лесу, а теперь в своей комнате в кроватке. И не говорящие зверята вокруг него, а привычные, освещённые лунным сиянием вещи. Старый, ещё прабабушкин гардероб, украшенный красивыми узорами, книжный шкаф, ящик с игрушками, большой плюшевый медведь. Даже Ерохин куда то подевался. Наверное, на стрекозе улетел. Антошка вздохнул, накрылся одеялом и закрыл глаза. Быть трусом, как Гришка ему совсем не хотелось. В конце концов, комары меня не раз кусали, и ничего тут страшного нет,- словно бы успокаивая себя, подумал Антошка,- подумаешь укол. Зато я никогда не заболею. Тёплый летний ветерок ласково шевелил тюль на открытом окне Антошкиной комнаты, за окном пела свою ночную песню какая-то птица. Какая, Антошка по молодости лет не знал. Он спал. Спал и не боялся ни доктора в белом халате, ни прививок, ни чего бы, то -ни было ещё.
а тут еще и ночь... сказки на ночь.. как давно это было... эх...
